Чудную картинку нонче наблюдал. На стоянке перед супермаркетом не смогли разъехаться два автомобиля. Ну то есть на самом деле три, но один участник драмы сразу выпал в осадок и даже не пытался вклиниться в процесс. А двое водил быстро перешли к дикому ору, мату и личным характеристикам. Причем, оба были вполне здоровыми бугаями, и глотки — прошу заметить — луженые. Короче, картина сливочным маслом: солнце, притихшие птицы в ветвях придорожных тополей, и два рычащих неандертальца, готовых головы друг другу отгрызть.
И тут сквозь вопли и маты отчетливо послышался безмятежный ангельский голосок:
— Котик, а почему ты шумишь?
Один из бугаев втянул голову в плечи, мгновенно съежился в размерах, и рысцой подбежал к маленькой, кругленькой от беременности барышне.
Вы помните басню про слона и моську? Что-то типа того: такой виновато юлящий слон и милая толстенькая моська в голубых рюшках. Слон начал что-то объяснять, тыча пальцем в сторону машин, и у барышни медленно стекленел взгляд. Это был даже не взгляд снайпера, а взгляд лаборанта на триста семнадцатую белую мышку за пять минут перед взвешиванием мышиной селезенки. Не мигающий. Холодный. Мертвый.
Барышня с улыбочкой Ганнибала Лектора двинулась ко второму водиле, не сводя с него глаз, так, что тот только попятился (у меня самого гнилым холодком по спине потянуло), и на расстоянии метра в два тихо и четко распорядилась:
— А ну в п*зду отсюда.
Водила на полусогнутых бросился в машину и немедленно смылся. Есть еще женщины в русских селеньях, есть.
