Первого декабря в России по календарю зима. В некоторых странах первого декабря может быть и лето, а у нас вот зима, сколько себя помню.
Спросонок подхожу к окну, посмотреть на мир, а там снег беснуется. Зима заявила о своём наступлении: застелила весь свет белым полотном, как будто скатерть накинула одним махом на стол, и кажется, что кто-нибудь вот-вот поставит на этот стол штоф водки. Я стоял, как заворожённый. А вот — рябина ветками тычется чуть не в лицо. Её ягоды — как икра на этом чудном русском столе, так и хочется закусить.
Может быть, выпить? Я вышел на балкон, зачерпнул снега и умыл лицо. Рано ещё пить, пить ещё не вечер. А сейчас самое время собирать мочалку и полотенце: сегодня первый день зимы, и мы идём в баню.
В общественной бане я ни разу не был, по правде говоря, только читал в книжках. Хотелось в настоящую сходить баню, с мужиками простыми, шайками, вениками берёзовыми; в такую баню, куда люди помыться приходят, а не на сотовый телефон пофотографироваться.
Один мужик из секции по боксу посоветовал мне баню на улице Достоевского. По его словам, она самая старая в Петербурге.
В бане с порога опешили от вида голых мужиков. Всё потому, что мы жизни не видим, сидя за компьютерными столами. Сами уже скоро, как ноутбуки, буквой "Г" (от слова “говно”, конечно) загнёмся.
— Ну и запах тут, — немного придя в себя, тихо сказал Владимир Казаневич, мой друг.
— Говорят, тут Достоевский мылся, — сказал я.
— Не может быть, это маркетинговая уловка, — возразил Владимир Казаневич.
— Да ты просто маркетолог, у тебя всё на свете маркетинговая уловка, — поддел Казаневича другой Владимир, по фамилии Бородинский, тоже мой друг.
— Да не мог тут Достоевский мыться, — упорно протестовал Казаневич.
— А чё, Достоевский не мылся, по-твоему? — спросил я.
— Это ты не мылся, когда мы с тобой познакомились, — ответил уязвлённый маркетолог Казаневич. — Достоевский мылся у себя дома в ванной.
— А я-то чё не мылся? Зачем п’здишь? — обиделся я и возмутился. — И вообще, что ты можешь знать про Достоевского? Вам в корпоративную библиотеку художественную литературу в кратком содержании завезли?
— Ну, конечно, — громко выдохнул Вова, — я же маркетолог обоссаный, а ты степной волк, только ты можешь читать Достоевского.
— Всё, пацаны, завязывайте, — прервал дискуссию Бородинский. — Мы сюда пришли париться или обсуждать литературу?
— Литературу? Единственный, кто тут как-то связан с литературой — это я.
— П’дор ты среди нас единственный, — сказал Владимир Казаневич, и мы пошли раздеваться.
Раздеваясь, заметил, что у меня потолстела жопа, а у Казаневича появились бока. Жизнь не стоит на месте, как говорится. В предбаннике пахло мылом и вениками. Кругом стояли шайки, мылись мужики; один мужик сидел безмятежно с блаженным лицом и не двигался. Я всё время на него смотрел: казалось, он не дышал вовсе.
Казаневич, в свою очередь, уставился на другого мужика, с огромным пузом и выпуклым пупком: мужик натирал пятки пемзой.
— Чё это такое? — спросил Казаневич, ткнув меня в плечо.
— Где? — уточнил я, ткнув Казаневича в ответ.
— У него в руках, — мой друг-маркетолог выглядел совершенно недоумевающим, так, как если бы у него на глазах пятки чистил сам Федор Михайлович Достоевский.
— А спроси у своего консьержа, он тебе объяснит.
— У меня нет консьержа, я парень сельский.
— Ну, тогда иди у мужика спроси, вы найдёте общий язык.
— Это пемза, — сказал Бородинский, — для удаления огрубевших слоёв кожи с пяток.
Бородинский всегда всё расставляет по полочкам.
— Пойдёмте попаримся уже, за’бали, — добавил он.
В парной было очень жарко и влажно. Я так и сказал:
— П’здец, тут жарко и влажно.
А Бородинский спросил:
— Чего ожидал, Ромаха?
— Знаешь, Бородинский, что бы я сделал, если бы был твоим батей?
— Чё? — спросил Бородинский.
— Назвал бы тебя Глеб.
Мужчина с большими усами, который сидел рядом с нами, засмеялся, и я почувствовал себя забавным. Потом я понял, что ничего забавного тут нет: все парятся, а мы просто сидим и упражняемся в пустословии. Пиздежом чист не будешь.
А дело всё в том, что у нас банных веников нет. У многих по два сразу, а у нас вообще ни одного. Казаневич сказал, что, может, дескать, и хуй с ним, без веника попаримся. На это усатый господин, грозный мужик с седыми мудями и строгим взглядом, возразил:
— Мужики, без веника париться — это как женщину пригласить в ресторан, не имея денег. Мало того, что бессмысленно, так ещё и стыдно.
Что тут скажешь? Ни добавить, ни убавить. Мы раскинули на пальцах считалочку, и расстроенный Казаневич пошёл за веником. Через пять минут он вернулся ни с чем:
— Веники отпускают только за наличные деньги.
Наличных у нас не было, потому что мы непредусмотрительные. Бородинский решил договориться. Я тем временем вышел в предбанник и первое, на что обратил внимание — безмятежный мужик с блаженным взглядом по-прежнему сидел на том же месте и не шевелился. Я подумал, что это местный мудрец — просветлённый. А потом осмотрелся по сторонам внимательно. Братцы! Что за картина! Это вам не по бульвару Капуцинок фланировать: хуи кругом сверкают, животы, волосы, пупки необычной формы, вены вздутые. Я аж зажмурился от такой концентрации телесности. Парад плоти просто, вот тут бы рисовать Фрэнсису Бэкону, та бы ещё была картина.
Вернулся мой друг Володя, который Глеб:
— Договорился, иди, Ромаха, заплати за два часа бани, и нам веник дадут.
— Бородинский, неужели ты предлагаешь мне дать взятку должностному лицу?
Казаневич разозлился и сам пошёл за веником, бросив:
— Ну вы и мудаки.
— Если ты такой умный, то хули ты веник в баню взять не подумал? — крикнул я ему в спину.
Тут голый просветлённый мужик встал, подошёл ко мне, посмотрел ласково, поднёс палец к губам и сказал:
—У нас в бане не принято материться, у нас тут чисто.
Затем вернулся на скамейку, сел и снова устремил взор в пустоту. Я даже на секунду подумал, что это писатель Пелевин.
Мне стало совестно, что я такой невоспитанный. Не в интернете всё-таки сидим, и правда. Я взял шайку и уселся мыть ноги. Не успел намылить левое бедро, как вернулся Казаневич: в руках он гордо держал запаянный в пакет веник и инструкцию к нему.
Положив веник подле меня, он начал с умным видом читать инструкцию. Я посмеялся над тем, что он даже веник не может запарить, а потом оказалось, что не всё так просто. В инструкции было целых шесть пунктов. В начале мы, как и было там написано, мочили веник под струёй воды, а потом к нам подошёл мужик с усами, которого я насмешил в парилке. Он выхватил у Казаневича веник со словами “дай сюда”, ловко подхватил пальцами ноги шайку, наполнил кипятком, опустил туда веник и накрыл тазом.
— Чё вы на него смотрите втроём? Это как на бабу смотреть голую и ждать, что она вам блины на утро постряпает. Вы, мужики, чё, первый раз в бане?
Когда он услышал, что мы в бане действительно первый раз, то немного смягчился и рассказал, как правильно париться:
— Вениками по колокольчикам только не бейте, а то потом звенеть перестанут. Ну и высоко не забирайтесь, если неопытные, там жар самый.
Я сказал, что хожу в спортзале в сауну, на что мужик только махнул рукой.
Мы взяли веник, пошли в парилку и хорошенько друг друга отделали. Я прикрывал руками колокольчики, потому что ещё планирую позвенеть на этом грешном свете. У Глеба закружилась голова, а Казаневич покраснел так, что напоминал коня с картины Кузьмы Петрова-Водкина. Они вышли, один я ничего, сидел, расставив ноги широко и кряхтел.
Мужик сел рядом и наказал строго, чтобы в следующий раз брали по венику на каждого, а не один на троих. “Как дети, ей-богу,” — добавил он и пошёл поддать пару огромным ковшом.
Выглядел он, как машинист паровоза, который бросает в печь уголь совковой лопатой. Тут уж и я не выдержал и вышел в предбанник. Там Казаневич мыл оставшиеся на лысеющей голове волосы, а Бородинский пил квас. Мы были совершенно довольны и улыбались. В этот момент из парилки вышел мужик с седыми мудями, наш герой, посмотрел на нас и засмеялся:
— В бане веник дороже денег, — сказал он, покачал головой и лихо запрыгнул в купель с ледяной водой.
potatomedia
Спросонок подхожу к окну, посмотреть на мир, а там снег беснуется. Зима заявила о своём наступлении: застелила весь свет белым полотном, как будто скатерть накинула одним махом на стол, и кажется, что кто-нибудь вот-вот поставит на этот стол штоф водки. Я стоял, как заворожённый. А вот — рябина ветками тычется чуть не в лицо. Её ягоды — как икра на этом чудном русском столе, так и хочется закусить.
Может быть, выпить? Я вышел на балкон, зачерпнул снега и умыл лицо. Рано ещё пить, пить ещё не вечер. А сейчас самое время собирать мочалку и полотенце: сегодня первый день зимы, и мы идём в баню.
В общественной бане я ни разу не был, по правде говоря, только читал в книжках. Хотелось в настоящую сходить баню, с мужиками простыми, шайками, вениками берёзовыми; в такую баню, куда люди помыться приходят, а не на сотовый телефон пофотографироваться.
Один мужик из секции по боксу посоветовал мне баню на улице Достоевского. По его словам, она самая старая в Петербурге.
В бане с порога опешили от вида голых мужиков. Всё потому, что мы жизни не видим, сидя за компьютерными столами. Сами уже скоро, как ноутбуки, буквой "Г" (от слова “говно”, конечно) загнёмся.
— Ну и запах тут, — немного придя в себя, тихо сказал Владимир Казаневич, мой друг.
— Говорят, тут Достоевский мылся, — сказал я.
— Не может быть, это маркетинговая уловка, — возразил Владимир Казаневич.
— Да ты просто маркетолог, у тебя всё на свете маркетинговая уловка, — поддел Казаневича другой Владимир, по фамилии Бородинский, тоже мой друг.
— Да не мог тут Достоевский мыться, — упорно протестовал Казаневич.
— А чё, Достоевский не мылся, по-твоему? — спросил я.
— Это ты не мылся, когда мы с тобой познакомились, — ответил уязвлённый маркетолог Казаневич. — Достоевский мылся у себя дома в ванной.
— А я-то чё не мылся? Зачем п’здишь? — обиделся я и возмутился. — И вообще, что ты можешь знать про Достоевского? Вам в корпоративную библиотеку художественную литературу в кратком содержании завезли?
— Ну, конечно, — громко выдохнул Вова, — я же маркетолог обоссаный, а ты степной волк, только ты можешь читать Достоевского.
— Всё, пацаны, завязывайте, — прервал дискуссию Бородинский. — Мы сюда пришли париться или обсуждать литературу?
— Литературу? Единственный, кто тут как-то связан с литературой — это я.
— П’дор ты среди нас единственный, — сказал Владимир Казаневич, и мы пошли раздеваться.
Раздеваясь, заметил, что у меня потолстела жопа, а у Казаневича появились бока. Жизнь не стоит на месте, как говорится. В предбаннике пахло мылом и вениками. Кругом стояли шайки, мылись мужики; один мужик сидел безмятежно с блаженным лицом и не двигался. Я всё время на него смотрел: казалось, он не дышал вовсе.
Казаневич, в свою очередь, уставился на другого мужика, с огромным пузом и выпуклым пупком: мужик натирал пятки пемзой.
— Чё это такое? — спросил Казаневич, ткнув меня в плечо.
— Где? — уточнил я, ткнув Казаневича в ответ.
— У него в руках, — мой друг-маркетолог выглядел совершенно недоумевающим, так, как если бы у него на глазах пятки чистил сам Федор Михайлович Достоевский.
— А спроси у своего консьержа, он тебе объяснит.
— У меня нет консьержа, я парень сельский.
— Ну, тогда иди у мужика спроси, вы найдёте общий язык.
— Это пемза, — сказал Бородинский, — для удаления огрубевших слоёв кожи с пяток.
Бородинский всегда всё расставляет по полочкам.
— Пойдёмте попаримся уже, за’бали, — добавил он.
В парной было очень жарко и влажно. Я так и сказал:
— П’здец, тут жарко и влажно.
А Бородинский спросил:
— Чего ожидал, Ромаха?
— Знаешь, Бородинский, что бы я сделал, если бы был твоим батей?
— Чё? — спросил Бородинский.
— Назвал бы тебя Глеб.
Мужчина с большими усами, который сидел рядом с нами, засмеялся, и я почувствовал себя забавным. Потом я понял, что ничего забавного тут нет: все парятся, а мы просто сидим и упражняемся в пустословии. Пиздежом чист не будешь.
А дело всё в том, что у нас банных веников нет. У многих по два сразу, а у нас вообще ни одного. Казаневич сказал, что, может, дескать, и хуй с ним, без веника попаримся. На это усатый господин, грозный мужик с седыми мудями и строгим взглядом, возразил:
— Мужики, без веника париться — это как женщину пригласить в ресторан, не имея денег. Мало того, что бессмысленно, так ещё и стыдно.
Что тут скажешь? Ни добавить, ни убавить. Мы раскинули на пальцах считалочку, и расстроенный Казаневич пошёл за веником. Через пять минут он вернулся ни с чем:
— Веники отпускают только за наличные деньги.
Наличных у нас не было, потому что мы непредусмотрительные. Бородинский решил договориться. Я тем временем вышел в предбанник и первое, на что обратил внимание — безмятежный мужик с блаженным взглядом по-прежнему сидел на том же месте и не шевелился. Я подумал, что это местный мудрец — просветлённый. А потом осмотрелся по сторонам внимательно. Братцы! Что за картина! Это вам не по бульвару Капуцинок фланировать: хуи кругом сверкают, животы, волосы, пупки необычной формы, вены вздутые. Я аж зажмурился от такой концентрации телесности. Парад плоти просто, вот тут бы рисовать Фрэнсису Бэкону, та бы ещё была картина.
Вернулся мой друг Володя, который Глеб:
— Договорился, иди, Ромаха, заплати за два часа бани, и нам веник дадут.
— Бородинский, неужели ты предлагаешь мне дать взятку должностному лицу?
Казаневич разозлился и сам пошёл за веником, бросив:
— Ну вы и мудаки.
— Если ты такой умный, то хули ты веник в баню взять не подумал? — крикнул я ему в спину.
Тут голый просветлённый мужик встал, подошёл ко мне, посмотрел ласково, поднёс палец к губам и сказал:
—У нас в бане не принято материться, у нас тут чисто.
Затем вернулся на скамейку, сел и снова устремил взор в пустоту. Я даже на секунду подумал, что это писатель Пелевин.
Мне стало совестно, что я такой невоспитанный. Не в интернете всё-таки сидим, и правда. Я взял шайку и уселся мыть ноги. Не успел намылить левое бедро, как вернулся Казаневич: в руках он гордо держал запаянный в пакет веник и инструкцию к нему.
Положив веник подле меня, он начал с умным видом читать инструкцию. Я посмеялся над тем, что он даже веник не может запарить, а потом оказалось, что не всё так просто. В инструкции было целых шесть пунктов. В начале мы, как и было там написано, мочили веник под струёй воды, а потом к нам подошёл мужик с усами, которого я насмешил в парилке. Он выхватил у Казаневича веник со словами “дай сюда”, ловко подхватил пальцами ноги шайку, наполнил кипятком, опустил туда веник и накрыл тазом.
— Чё вы на него смотрите втроём? Это как на бабу смотреть голую и ждать, что она вам блины на утро постряпает. Вы, мужики, чё, первый раз в бане?
Когда он услышал, что мы в бане действительно первый раз, то немного смягчился и рассказал, как правильно париться:
— Вениками по колокольчикам только не бейте, а то потом звенеть перестанут. Ну и высоко не забирайтесь, если неопытные, там жар самый.
Я сказал, что хожу в спортзале в сауну, на что мужик только махнул рукой.
Мы взяли веник, пошли в парилку и хорошенько друг друга отделали. Я прикрывал руками колокольчики, потому что ещё планирую позвенеть на этом грешном свете. У Глеба закружилась голова, а Казаневич покраснел так, что напоминал коня с картины Кузьмы Петрова-Водкина. Они вышли, один я ничего, сидел, расставив ноги широко и кряхтел.
Мужик сел рядом и наказал строго, чтобы в следующий раз брали по венику на каждого, а не один на троих. “Как дети, ей-богу,” — добавил он и пошёл поддать пару огромным ковшом.
Выглядел он, как машинист паровоза, который бросает в печь уголь совковой лопатой. Тут уж и я не выдержал и вышел в предбанник. Там Казаневич мыл оставшиеся на лысеющей голове волосы, а Бородинский пил квас. Мы были совершенно довольны и улыбались. В этот момент из парилки вышел мужик с седыми мудями, наш герой, посмотрел на нас и засмеялся:
— В бане веник дороже денег, — сказал он, покачал головой и лихо запрыгнул в купель с ледяной водой.
potatomedia
