Мой дед, настоящую фамилию которого я когда-то знала, но к своему великому стыду совершенно запамятовала, с ранней юности был весьма охоч до женского пола.
В 17 лет перед войной в своей деревне он «попортил» практически всех девок на выданье. При этом никогда не насильничал - всё было по обоюдному согласию. Чем брал - неизвестно. Может, размерами, может, каким умением. Девки если и держали на него обиду, то лишь за то, что замуж ни одну не звал.
Но когда вдруг выяснилось, что помимо молодух он попользовал и несколько замужних баб, то опозоренные мужики и женихи устроили на кобеля настоящую облаву с целью навсегда отбить охоту шастать по чужим девкам и бабам, а если не получится, то прибить.
Председатель, приходившийся дальним родственником, тогда деда спас, отослав его от греха подальше работать на дальнюю мельницу, практически передав в другой колхоз. Велел носа в деревне не показывать. Оттуда, с мельницы, деда и призвали на войну, когда исполнилось 18.
Провоевал дед год с небольшим. Вернулся под Новый 1943 год инвалидом - без правой руки по плечо и с ампутированной из-за гангрены кистью на левой руке. Говорил, что комиссовавшись из госпиталя, шёл в деревню с одной целью, чтобы державшие на него зло мужики взяли грех на душу и кончили бы его, никчёмного.
Но мужиков в деревне не оказалось. Лишь измождённые бабы, голодные дети, да помиравшие один за другим старики. Дед оказался первым из всего четверых односельчан, вернувшихся в деревню с войны живым. Пока воевал, его старуха-мать тоже преставилась. А сам он не мог и штанов себе нормально надеть-подвязать. И это ещё в неполные 20 лет! Но вместо греха убийства по деревне снова пошёл грех прелюбодейства.
Сердобольные бабы брали его к себе на постой на день-два, чтобы каждой было не в тягость помимо работы в колхозе ухаживать за ущербным. Ну и к лету, разумеется, множество этих вдовок да солдаток оказались брюхатыми. «Талантов ниже пояса» дед не растерял!
Председательшей в то время была уважаемая в деревне учительница. Она обходила избы, где столовался и «старался» дед, велев всем бабам, нагулявшим от него, давать младенцам фамилию Безруков, как тогда деда все и звали. Это для того, чтобы потом избегать близко родственных браков.
Безруковых в деревне родилось до 1945 года аж полтора десятка (говорят, была пара двоен). Правда, дожили до школьного возраста и старше только с десяток. Накануне Победы дед остепенился, сошёлся жить только с одной вдовой, которая от него ни разу не понесла. Умер тоже очень рано, в 1947 году. Может, сам пожелал уйти, может, просто по случайности.
Когда в доме днём уснул один, угорел от печного газа - заслонка дымохода оказалась закрытой. Говорили, что он сильно комплексовал по поводу того, что за эти годы самостоятельно научился лишь стакан в левой культе на проволоке держать.
Вот, пожалуй, и всё.
Деда звали Санькой. Санька Безруков. До Александра так и «не дорос». Девичья фамилия моей мамы - Безрукова. Да... Ещё после его смерти, рожавшие от него бабы потратились, увеличили и размножили для себя его единственную, ещё довоенную фотографию.
Со слов мамы, помимо своей избы, она часто видела её в рамочках во многих домах по деревне и лет до четырнадцати думала, что это какой-то поэт-писатель или местный герой Гражданской войны.
В 17 лет перед войной в своей деревне он «попортил» практически всех девок на выданье. При этом никогда не насильничал - всё было по обоюдному согласию. Чем брал - неизвестно. Может, размерами, может, каким умением. Девки если и держали на него обиду, то лишь за то, что замуж ни одну не звал.
Но когда вдруг выяснилось, что помимо молодух он попользовал и несколько замужних баб, то опозоренные мужики и женихи устроили на кобеля настоящую облаву с целью навсегда отбить охоту шастать по чужим девкам и бабам, а если не получится, то прибить.
Председатель, приходившийся дальним родственником, тогда деда спас, отослав его от греха подальше работать на дальнюю мельницу, практически передав в другой колхоз. Велел носа в деревне не показывать. Оттуда, с мельницы, деда и призвали на войну, когда исполнилось 18.
Провоевал дед год с небольшим. Вернулся под Новый 1943 год инвалидом - без правой руки по плечо и с ампутированной из-за гангрены кистью на левой руке. Говорил, что комиссовавшись из госпиталя, шёл в деревню с одной целью, чтобы державшие на него зло мужики взяли грех на душу и кончили бы его, никчёмного.
Но мужиков в деревне не оказалось. Лишь измождённые бабы, голодные дети, да помиравшие один за другим старики. Дед оказался первым из всего четверых односельчан, вернувшихся в деревню с войны живым. Пока воевал, его старуха-мать тоже преставилась. А сам он не мог и штанов себе нормально надеть-подвязать. И это ещё в неполные 20 лет! Но вместо греха убийства по деревне снова пошёл грех прелюбодейства.
Сердобольные бабы брали его к себе на постой на день-два, чтобы каждой было не в тягость помимо работы в колхозе ухаживать за ущербным. Ну и к лету, разумеется, множество этих вдовок да солдаток оказались брюхатыми. «Талантов ниже пояса» дед не растерял!
Председательшей в то время была уважаемая в деревне учительница. Она обходила избы, где столовался и «старался» дед, велев всем бабам, нагулявшим от него, давать младенцам фамилию Безруков, как тогда деда все и звали. Это для того, чтобы потом избегать близко родственных браков.
Безруковых в деревне родилось до 1945 года аж полтора десятка (говорят, была пара двоен). Правда, дожили до школьного возраста и старше только с десяток. Накануне Победы дед остепенился, сошёлся жить только с одной вдовой, которая от него ни разу не понесла. Умер тоже очень рано, в 1947 году. Может, сам пожелал уйти, может, просто по случайности.
Когда в доме днём уснул один, угорел от печного газа - заслонка дымохода оказалась закрытой. Говорили, что он сильно комплексовал по поводу того, что за эти годы самостоятельно научился лишь стакан в левой культе на проволоке держать.
Вот, пожалуй, и всё.
Деда звали Санькой. Санька Безруков. До Александра так и «не дорос». Девичья фамилия моей мамы - Безрукова. Да... Ещё после его смерти, рожавшие от него бабы потратились, увеличили и размножили для себя его единственную, ещё довоенную фотографию.
Со слов мамы, помимо своей избы, она часто видела её в рамочках во многих домах по деревне и лет до четырнадцати думала, что это какой-то поэт-писатель или местный герой Гражданской войны.
