Плохо онкобольному. Никто на скорой не любит такие вызовы. И сама болезнь, и та психологическая атмосфера в квартире больного, и то чувство, что чем-то существенно помочь ты не сможешь... Всё это оставляет гнетущий осадок собственной беспомощности и ненужности.
Дед реально умирал. Рак четвёртой степени. Без давления, без движения, находясь сознанием там, куда скоро и весь уйдёт навсегда. С кем-то разговаривал на непонятном языке, периодически открывая глаза, но уже ничего не видел на этом свете.
Вокруг — родственники, умоляющие сделать хоть что-нибудь. Не желающие понять сути происходящего.
Среда. Последняя среда перед Пасхой. Завтра Чистый четверг. Фельдшер был один. Да, даже, если бы в бригаде было трое, как в советские времена, — что бы они сделали? Смерть беспощадна.
Но фельдшер, всё равно, поставил капельницу. Капельница для родственников — мерило врачебного долга. Есть капельница — значит, медик на совесть трудится. Нет — могут и жалобу написать. Плохо, дескать, работал ваш медик.
В капельницу было заряжено всё, что можно. А может, и больше. Не знаю. Главное, чтобы в карте всё было написано по стандартам. Как будто, все больные наши — стандартные. Но дед всё равно умирал.
— Что ж ты делаешь? — бормотал фельдшер, переводя капельницу на максимальную скорость введения раствора. — Мне ж писанины будет на полдня. И почему сегодня? Давай, на Пасху. А? Говорят, кто на Пасху умирает, сразу попадает в рай. Давай, дед. Повремени.
Через пять минут дед задышал ровнее, артериальное давление пошло вверх и остановилось на отметке 100/60.
— Ну, как-то так, — произнёс фельдшер и, собрав пожитки, тихо удалился из квартиры.
Дед прожил ещё три дня и умер на Пасху, на рассвете. Констатировал его смерть тот же самый фельдшер. Душа деда точно в Раю. Ему фельдшер обещал. А Бог никогда не подставляет ребят со скорой.
