В детстве я очень хотела иметь младшего брата или сестру. Сестра у меня была, правда, но старше меня на пять лет. И она со мной отлично понянчилась. Лет с четырёх мне самой очень хотелось с кем-нибудь возиться, но родители не внимали моим просьбам сходить в роддом за ребёночком. Поэтому мы с моей подружкой Олей всегда крутились во дворе возле мамочек с колясками и карапузами. У Оли даже старшей сестры не было, и котёнка ей не разрешали завести.
Поэтому когда в нашей квартире появилась новая соседка тётя Аня с сыном Юркой, я на него обрушила весь нерастраченный жар сестринской любви. Юрка был младше меня и очень плохо разговаривал. Так плохо, что его понимала только Тётя Аня. А я к пяти годам уже бойко читала, знала много взрослых и детских песен и умела показывать кукольный театр. А ещё у нас с сестрой было много настольных игр. Всем своим умениям я обязана была сестре Ире, у которой во дворе была уже своя школьная компания, и она была рада, что я переключилась на Юрку и перестала за ней бегать, как хвостик.
Тётя Аня работала посменно на заводе, и Юрка часто оставался на полное наше попечение. Наши родители тоже работали, но дома всегда была одна из бабушек. Если же взрослых не было, за нами присматривала Ира, тихая и серьёзная девочка, не разрешавшая нам прыгать со шкафа и жарить в детской сковородочке на плитке какие-то сомнительные мучные изделия.
Через полгода безостановочных игр, пения и чтения Юрка заговорил на чистом русском языке, стал с аппетитом кушать всё, что стояло на столе, и перестал орать, как резанный, когда мать уходила из дома. Все наши занятия разделяла с нами моя подружка Оля, жившая этажом выше.
Во дворе мы с Олей Юрку также опекали ещё и потому, что у нас у всех отцы были, а у Юрки - нет. Детворы было много, и некоторых пацанов из соседних домов надо было остерегаться. Зимой гуляли на улице до ледяных штанов, благо в каждом квартале были деревянные горки и маленькие катки. Никто из взрослых нас не выгуливал и не проверял, в каких сугробах мы ходы роем. Разве что когда сами выходили подурачиться с нами.
К Юркиной маме приезжала деревенская родня. Тогда я впервые в жизни увидела замороженное в кружок молоко, попробовала сушёную землянику и солёные грузди в сметане. Усадив зрителей в коридоре, мы с Юркой, занавесив дверной проём, давали концерт из стихов, песен и "театра". Наряжались и представляли при этом так, что публика падала с табуреток от хохота.
Ритм жизни у детей не такой как у взрослых. Мне казалось, что такой славной семьёй мы прожили лет шесть. Но как-то я, уже взрослой, сопоставила факты и оказалось, что был у меня младший братишка всего-то три года. Потом мы переехали в другой город, а тётя Аня получила от завода отдельную квартиру. И никогда я их больше не видела.
А когда мне было четырнадцать лет, родители наконец-то завели нам с сестрой настоящего младшего брата. Но Ира наша уже была невестой, мне нравился Серёжа из 7б, и возиться с малышом в мои планы не входило. Хотя и пришлось, но уже без того детского энтузиазма и удовольствия.
Жив ли ты, Юрка Хаустов, и помнишь ли ты 56-ю квартиру в доме №37, что на Красноярском рабочем?
©staloweselo
Поэтому когда в нашей квартире появилась новая соседка тётя Аня с сыном Юркой, я на него обрушила весь нерастраченный жар сестринской любви. Юрка был младше меня и очень плохо разговаривал. Так плохо, что его понимала только Тётя Аня. А я к пяти годам уже бойко читала, знала много взрослых и детских песен и умела показывать кукольный театр. А ещё у нас с сестрой было много настольных игр. Всем своим умениям я обязана была сестре Ире, у которой во дворе была уже своя школьная компания, и она была рада, что я переключилась на Юрку и перестала за ней бегать, как хвостик.
Тётя Аня работала посменно на заводе, и Юрка часто оставался на полное наше попечение. Наши родители тоже работали, но дома всегда была одна из бабушек. Если же взрослых не было, за нами присматривала Ира, тихая и серьёзная девочка, не разрешавшая нам прыгать со шкафа и жарить в детской сковородочке на плитке какие-то сомнительные мучные изделия.
Через полгода безостановочных игр, пения и чтения Юрка заговорил на чистом русском языке, стал с аппетитом кушать всё, что стояло на столе, и перестал орать, как резанный, когда мать уходила из дома. Все наши занятия разделяла с нами моя подружка Оля, жившая этажом выше.
Во дворе мы с Олей Юрку также опекали ещё и потому, что у нас у всех отцы были, а у Юрки - нет. Детворы было много, и некоторых пацанов из соседних домов надо было остерегаться. Зимой гуляли на улице до ледяных штанов, благо в каждом квартале были деревянные горки и маленькие катки. Никто из взрослых нас не выгуливал и не проверял, в каких сугробах мы ходы роем. Разве что когда сами выходили подурачиться с нами.
К Юркиной маме приезжала деревенская родня. Тогда я впервые в жизни увидела замороженное в кружок молоко, попробовала сушёную землянику и солёные грузди в сметане. Усадив зрителей в коридоре, мы с Юркой, занавесив дверной проём, давали концерт из стихов, песен и "театра". Наряжались и представляли при этом так, что публика падала с табуреток от хохота.
Ритм жизни у детей не такой как у взрослых. Мне казалось, что такой славной семьёй мы прожили лет шесть. Но как-то я, уже взрослой, сопоставила факты и оказалось, что был у меня младший братишка всего-то три года. Потом мы переехали в другой город, а тётя Аня получила от завода отдельную квартиру. И никогда я их больше не видела.
А когда мне было четырнадцать лет, родители наконец-то завели нам с сестрой настоящего младшего брата. Но Ира наша уже была невестой, мне нравился Серёжа из 7б, и возиться с малышом в мои планы не входило. Хотя и пришлось, но уже без того детского энтузиазма и удовольствия.
Жив ли ты, Юрка Хаустов, и помнишь ли ты 56-ю квартиру в доме №37, что на Красноярском рабочем?
©staloweselo
