Давным-давно, в прошлом столетии и даже тысячелетии, в одной могущественной державе, которой на сегодняшний день к сожалению нет, жил я. Жил и учился в девятом классе школы гимназии.
Учился я так себе, несмотря на то, что мог и на отлично, но тяга к хулиганству, пагубным занятиям и авантюрным приключениям делала из меня позором класса.
Ко всему вышеперечисленному, стоит добавить и мою ответственность. Да, я скорее был способным, ответственным и даже можно сказать слегка одарённым ребёнком, просто школа не смогла направить вектор моего потенциала в нужное магнитное направление.
Этот вектор мог перенаправить мой отец. Ремнем армейским с массивной латуньевой бляхой.
Но, вернемся к повествованию. За первое полугодие по литературе мне святила жирнющая двойка. Наверное потому что я не написал ни одно сочинение, и всю программу сидел на задней парте, рисовал похабные картинки и размышлял о бренности бытия.
В конце первого полугодия в школьном плане было мероприятие "День русского языка и литературы". Такие мероприятия были особенным событием для учительского состава. С большим энтузиазмом педагоги носились в такие дни, цокая каблучками по школе с новыми причёсками, разрисованными ватманами, гуашью, кистями, ножницами, бумагами, баянами и кричали на тон выше чем обычно.
За неделю до мероприятия наша русичка зашла вклас.
- Ваш класс должен поставить сценку!
В ультимативной форме заявила наша преподавательница по литературе, смотря на нас поверх очков. Класс загудел.
- Идем добровольно или по журналу?
Для нас, старшеклассников, это было сродни расстрелу для заключённых. Пойти в актовый зал и поржать над выступающими, это пожалуйста, мы могём. А вот стоять на сцене перед своими одноклассниками как на плахе это считался полный зашквар.
- А что за сценка? - спросил я.
- Я потом скажу. И ваше выступление учтется на годовом экзамене. Я обещаю.
Это пошли последние козыри от нашей русички, которая понимала, никто из пацанов на это по-другому не подпишется.
Я посидел. Подумал. Амнистия перед батей того стоила. Обладание этой каперской грамотой было бы помилованием за всё моё годовое раздолбайство и выпитые литры крови с учителей.
- Запишите меня! - крикнул я, чем вызвал полный фурор. - Но запомните про свое обещание!
Учительница посмотрела на меня. Потом в журнал. Потом снова на меня, немного задумалась и грустно посмотрела в воздух. А задумалась она потому, что сценка была "Последняя прогулка с Натали". Точно не помню, но что-то так. То есть, последняя встреча Пушкина с супругой в каком-то саду накануне дуэли. Чтобы понять, почему она задумалась, представьте себе образ Александра Сергеевича. Статный мужчина, кудрявый, прямой нос, африканская кровь, бакенбарды, цилиндр. А теперь я- маленький, толстый, нагловатый кореец похожий на великого поэта абсолютно ничем. Я думаю кастинг-директор, если бы таковой был, как засмеялся бы на первых пробах, и так бы продолжал смеяться до конца своей жизни. Но к моему счастью, выбирать ей было не из кого, поэтому мою кандидатуру приняли.
На репетицию я, как и полагалось моей натуре, забил. Я обещал только участие, о качестве и актерском мастерстве речи не было, так что смотрите и плачьте. Я просто, выучил свой монолог, и прочитал пару раз сценарий. Хотя кого я обманываю, я просто прочитал без заучивания. Это была какая-то мура. Это даже писал не сам Пушкин, а какой-то кто-то, кто решил, что знает, как прошла эта сугубо эмоциональная, духовная интимная встреча. Не мог человек перед расстрелом такое нести.
Но вернёмся в реалии.
Моя одноклассница и по совместительству напарница по спектаклю, очень прилежная, умная и красивая девочка-отличница ходила за мной и пыталась хоть раз прочитать текст по ролям. Ей удалось это всего раз и то в сговоре с другими девочками они просто подкараулили меня после уроков, затолкали силком в класс и заперли дверь, где под строгим контролем мы прогнали текст. Сценарий таков - мы, то есть я с Натали, выходим под ручку из за кулис на сцену и медленно идем по сцене. Где-то посередине сцены стояла трибуна. На трибуне стояла картинка, которая должна была упасть в момент нашего приближения, а Натали должна была сказать что-то на французском языке и заплакать. Всего-то, каких-то десять минут.
Все это время я успокаивал себя - десять минут позора и потом можно будет ничего не делать на уроках абсолютно легально и смеяться над своими одноклассниками лузерами.
Итак премьера. Зал был забит так, что не было не то, что сидящих мест, но даже висячих. Все ждали моего выхода. Стихи, рассказы о жизни великого русского отца литературы, и даже ведущую мероприятия, заслуженного учителя, которая говорила как будто закончила МХАТ, никто не слушал. Все ждали гвоздя. Настоящего болта вечера. Этим болтом был я.
И так нас объявили.
На сцену вышел я с красивой Натали. Я был в черных брюках, белой рубашке с поднятым воротником, и в шляпе. Да, в простой фетровой шляпе, цилинда мы не нашли, а то что пытались сколхозить из картона и клея было ужасно, и нарисованными бакенбардами на пухлых щеках. Девочки пытались сделать мне кудри плойкой, чтобы хоть как-то или чем-то сделать ссылку к отцу русской поэзии, но сделали причёску, как у ведущей советских новостей.
Натали же напротив получилась хорошо. Девочка постаралась и даже нашла красивое платье для этого дня, и шла, робко держа меня нежно под руку. Она была прекрасна, и так же прекрасно держалась, если только не учитывать тот факт, что она была выше меня на голову. Очень крупная Натали. Или мелкий Пушкин. Ну, не важно.
Мы были похожи больше на маленького китайско-цыганского барона и его танцовщицу-рабыню, или азиат которому понадавали по роже сажевой кочергой и его любовницы или.. да на кого угодно с любовницей, но только не на своих героев. А с любовницей, это потому что ни одна нормальная женщина не ходила бы с таким персонажем по улице по доброй воле.
Зал лег. Комиссия из учителей, что сидела на первом ряду в открытую брызнула смехом. Самые скромные опустили головы и начали перечитывать программу, действительно ли это сценка "Встреча с Натали" или же они что-то пропустили, и уже плавно перешли к творчеству братьев Гримм.
В зале воцарил хаос.
Я подождал с минуту и начал свой монолог. От волнения я начал шагать очень быстро и тащить за собой свою Натали. Натали же вяло старалась соблюдать ритм и замедлить ход, и со стороны это было как будто я тащу ее куда-то и зачем-то. Мы дошли до противоположного конца сцены раньше чем должны были и от без выходности пошли гулять по кругу сцены. Я тароторил свою часть очень-очень быстро, как будто дуэль не завтра, а прям вот через пять минут, и я готовился, что меня в любую минуту постигнет смерть. Проходя мимо центра сцены я постарался незаметно пнуть трибуну, чтобы картинка в рамочке упала. Ну, как по сценарию. Пытался, но не получилось. То, как я лягнул трибуну, заметили все.
Картинка не падала. На репетиции она так часто падала, что ее устали поднимать и поэтому кто-то, просто, приклеил ее скотчем.
Поэтому зритель наблюдал, как Пушкин пнул трибуну еще раз на втором заходе. Трибуна качалась вместе со стойкой картинкой. В конце озверевший поэт просто оторвал картинку и бросил ее на пол, а потом Натали сказала что-то по-французски. Когда сумасшедший поэт поднимал картинку, смеялась даже самая строгая директриса.
Знаете, есть такое современное направление в искусстве, где все через не так. Например, в постановке по произведению Шекспира играют трансгендер индеец без ног в роли Ромео, а Джульету чернокожая немая. Или в Сказку о Золотой Рыбке старуха ездит на мотоцикле и стреляет с калаша. Это называется Авангард.
Так вот. Мы ставили Авангард.
© Джон Ингерфилд / Андрей Слонов
©incheon
Учился я так себе, несмотря на то, что мог и на отлично, но тяга к хулиганству, пагубным занятиям и авантюрным приключениям делала из меня позором класса.
Ко всему вышеперечисленному, стоит добавить и мою ответственность. Да, я скорее был способным, ответственным и даже можно сказать слегка одарённым ребёнком, просто школа не смогла направить вектор моего потенциала в нужное магнитное направление.
Этот вектор мог перенаправить мой отец. Ремнем армейским с массивной латуньевой бляхой.
Но, вернемся к повествованию. За первое полугодие по литературе мне святила жирнющая двойка. Наверное потому что я не написал ни одно сочинение, и всю программу сидел на задней парте, рисовал похабные картинки и размышлял о бренности бытия.
В конце первого полугодия в школьном плане было мероприятие "День русского языка и литературы". Такие мероприятия были особенным событием для учительского состава. С большим энтузиазмом педагоги носились в такие дни, цокая каблучками по школе с новыми причёсками, разрисованными ватманами, гуашью, кистями, ножницами, бумагами, баянами и кричали на тон выше чем обычно.
За неделю до мероприятия наша русичка зашла вклас.
- Ваш класс должен поставить сценку!
В ультимативной форме заявила наша преподавательница по литературе, смотря на нас поверх очков. Класс загудел.
- Идем добровольно или по журналу?
Для нас, старшеклассников, это было сродни расстрелу для заключённых. Пойти в актовый зал и поржать над выступающими, это пожалуйста, мы могём. А вот стоять на сцене перед своими одноклассниками как на плахе это считался полный зашквар.
- А что за сценка? - спросил я.
- Я потом скажу. И ваше выступление учтется на годовом экзамене. Я обещаю.
Это пошли последние козыри от нашей русички, которая понимала, никто из пацанов на это по-другому не подпишется.
Я посидел. Подумал. Амнистия перед батей того стоила. Обладание этой каперской грамотой было бы помилованием за всё моё годовое раздолбайство и выпитые литры крови с учителей.
- Запишите меня! - крикнул я, чем вызвал полный фурор. - Но запомните про свое обещание!
Учительница посмотрела на меня. Потом в журнал. Потом снова на меня, немного задумалась и грустно посмотрела в воздух. А задумалась она потому, что сценка была "Последняя прогулка с Натали". Точно не помню, но что-то так. То есть, последняя встреча Пушкина с супругой в каком-то саду накануне дуэли. Чтобы понять, почему она задумалась, представьте себе образ Александра Сергеевича. Статный мужчина, кудрявый, прямой нос, африканская кровь, бакенбарды, цилиндр. А теперь я- маленький, толстый, нагловатый кореец похожий на великого поэта абсолютно ничем. Я думаю кастинг-директор, если бы таковой был, как засмеялся бы на первых пробах, и так бы продолжал смеяться до конца своей жизни. Но к моему счастью, выбирать ей было не из кого, поэтому мою кандидатуру приняли.
На репетицию я, как и полагалось моей натуре, забил. Я обещал только участие, о качестве и актерском мастерстве речи не было, так что смотрите и плачьте. Я просто, выучил свой монолог, и прочитал пару раз сценарий. Хотя кого я обманываю, я просто прочитал без заучивания. Это была какая-то мура. Это даже писал не сам Пушкин, а какой-то кто-то, кто решил, что знает, как прошла эта сугубо эмоциональная, духовная интимная встреча. Не мог человек перед расстрелом такое нести.
Но вернёмся в реалии.
Моя одноклассница и по совместительству напарница по спектаклю, очень прилежная, умная и красивая девочка-отличница ходила за мной и пыталась хоть раз прочитать текст по ролям. Ей удалось это всего раз и то в сговоре с другими девочками они просто подкараулили меня после уроков, затолкали силком в класс и заперли дверь, где под строгим контролем мы прогнали текст. Сценарий таков - мы, то есть я с Натали, выходим под ручку из за кулис на сцену и медленно идем по сцене. Где-то посередине сцены стояла трибуна. На трибуне стояла картинка, которая должна была упасть в момент нашего приближения, а Натали должна была сказать что-то на французском языке и заплакать. Всего-то, каких-то десять минут.
Все это время я успокаивал себя - десять минут позора и потом можно будет ничего не делать на уроках абсолютно легально и смеяться над своими одноклассниками лузерами.
Итак премьера. Зал был забит так, что не было не то, что сидящих мест, но даже висячих. Все ждали моего выхода. Стихи, рассказы о жизни великого русского отца литературы, и даже ведущую мероприятия, заслуженного учителя, которая говорила как будто закончила МХАТ, никто не слушал. Все ждали гвоздя. Настоящего болта вечера. Этим болтом был я.
И так нас объявили.
На сцену вышел я с красивой Натали. Я был в черных брюках, белой рубашке с поднятым воротником, и в шляпе. Да, в простой фетровой шляпе, цилинда мы не нашли, а то что пытались сколхозить из картона и клея было ужасно, и нарисованными бакенбардами на пухлых щеках. Девочки пытались сделать мне кудри плойкой, чтобы хоть как-то или чем-то сделать ссылку к отцу русской поэзии, но сделали причёску, как у ведущей советских новостей.
Натали же напротив получилась хорошо. Девочка постаралась и даже нашла красивое платье для этого дня, и шла, робко держа меня нежно под руку. Она была прекрасна, и так же прекрасно держалась, если только не учитывать тот факт, что она была выше меня на голову. Очень крупная Натали. Или мелкий Пушкин. Ну, не важно.
Мы были похожи больше на маленького китайско-цыганского барона и его танцовщицу-рабыню, или азиат которому понадавали по роже сажевой кочергой и его любовницы или.. да на кого угодно с любовницей, но только не на своих героев. А с любовницей, это потому что ни одна нормальная женщина не ходила бы с таким персонажем по улице по доброй воле.
Зал лег. Комиссия из учителей, что сидела на первом ряду в открытую брызнула смехом. Самые скромные опустили головы и начали перечитывать программу, действительно ли это сценка "Встреча с Натали" или же они что-то пропустили, и уже плавно перешли к творчеству братьев Гримм.
В зале воцарил хаос.
Я подождал с минуту и начал свой монолог. От волнения я начал шагать очень быстро и тащить за собой свою Натали. Натали же вяло старалась соблюдать ритм и замедлить ход, и со стороны это было как будто я тащу ее куда-то и зачем-то. Мы дошли до противоположного конца сцены раньше чем должны были и от без выходности пошли гулять по кругу сцены. Я тароторил свою часть очень-очень быстро, как будто дуэль не завтра, а прям вот через пять минут, и я готовился, что меня в любую минуту постигнет смерть. Проходя мимо центра сцены я постарался незаметно пнуть трибуну, чтобы картинка в рамочке упала. Ну, как по сценарию. Пытался, но не получилось. То, как я лягнул трибуну, заметили все.
Картинка не падала. На репетиции она так часто падала, что ее устали поднимать и поэтому кто-то, просто, приклеил ее скотчем.
Поэтому зритель наблюдал, как Пушкин пнул трибуну еще раз на втором заходе. Трибуна качалась вместе со стойкой картинкой. В конце озверевший поэт просто оторвал картинку и бросил ее на пол, а потом Натали сказала что-то по-французски. Когда сумасшедший поэт поднимал картинку, смеялась даже самая строгая директриса.
Знаете, есть такое современное направление в искусстве, где все через не так. Например, в постановке по произведению Шекспира играют трансгендер индеец без ног в роли Ромео, а Джульету чернокожая немая. Или в Сказку о Золотой Рыбке старуха ездит на мотоцикле и стреляет с калаша. Это называется Авангард.
Так вот. Мы ставили Авангард.
© Джон Ингерфилд / Андрей Слонов
©incheon
