Работа, жизнь в Германии сталкивает с разными людьми, самыми разными характерами, но есть что-то общее у всех немцев, что объединяет их как нацию, не только территория, но ещё что-то ещё, что-то в характере, поведении. Ребята они довольно замкнутые, «душа нараспашку» - такого нет. Личные проблемы, семейную жизнь не выставляют на обсуждение. Женат и женат, дети есть и есть, констатация факта, никаких обсуждений с коллегами, знакомыми, даже близкими, нет, даже в серьёзном подпитии нет.
А выпить и пожрать немцы очень любят, каждую пятницу гаштеты, кафешки, рестораны ломятся от посетителей, причём, чем проще заведение, тем явственней любовь к выпивке и обильной жратве, один айсбан чего стоит. Я так и не смог дожрать полную порцию этого национального блюда. Огромная рулька с горой картофельного пюре и горой тушёной или квашенной капусты, плюс море пива и огромное количество doppelkorn (гнусная зерновая водка), как не пытался, не мог доесть, а немцы, ничего, справляются, причём довольно быстро, потом ещё чего-то едят и пьют, даже весьма пожилые индивидуумы. Такая вот особенность. Однако, выражено толстых не очень-то и видно. Да и продолжительность жизни у них весьма высокая, что удивительно.
В заведениях подороже уже другая кухня, более изысканная, но порции тоже огроменные. Как-то по приезду, зашли в ресторанчик пообедать, как принято заказали супчик, салатик, шницель. Обожрались уже на супчике и салате, шницель с собой официанты завернули, кстати, у них принято, что не доел, забирать с собой. Для нас тогда это было удивительно, но ничего, пообтесались, попривыкли и фраза «zu mitnehmen» (возьму с собой) всегда звучала перед уходом.
Немцы пунктуальны, дотошны, и отнюдь не молчаливы. Любая тема, любая задача разжёвывается долго, тщательно, досконально, то есть, говорят долго и обстоятельно. Хорошо это или плохо, не знаю, наверное, всё-таки хорошо, после разговора с ними понимаешь с чем имеешь дело и как, что делать, но иногда это здорово раздражает. Немцы странно бережливы, экономны, нет не скупы, а именно бережливы, любят денюшку. Могут устроить скандал из-за пфенига, сейчас цента, и могут тут же отвалить немалую сумму на благотворительность. Что ими движет так и не понимаю до сих пор. Неплохие ребята, весьма неплохие. Свои особенности, достоинства, недостатки, как и у любого народа.
Есть одна черта, которую скрывают всеми силами – ксенофобия. Глядя прямо, не очень-то её и заметишь, но она есть. Надо присмотреться, пообщаться. Акцент у меня оставался очень долго, но со временем стал почти незаметен, и немцы стали принимать за своего, природного немца, тем более что габитус у меня весьма подходящий. Много чего услышал и в нетрезвой среде, и в совершенно трезвой, можно даже сказать высокообразованной. Каются, каются, платят, платят за свой прошлый идиотизм, но всё равно прорывается иногда смердящий запашок. Кстати, из-за этого душка, вернее даже вони, получил я в личное дело замечание, что довольно неприятно.
На очередной диспансеризации обнаружили у меня в брюхе гадость и недолго думая прооперировали, нагрузили химией и отправили на реабилитацию в реаклиник.
Я уже почти нормально хожу, более-менее сижу, а вот лежать пока не очень, так что сплю полусидя. Неделя после операции. Прооперировали и через два дня, прямо из интенсива в клинику реабилитации. Это нормально, правильно. Поднимать пациентов нужно как можно раньше. Залежался – получи пневмонию, спайки, абсцессы и прочую гадость. Германия прагматичная страна, всё подчинено здравому смыслу. Пунктуальность, прагматичность, здравый смысл – основные принципы жизни в замечательной стране Германии. Причёсанная, с неплохим макияжем, со спортивной фигурой страна. Толстых, ожиревших людей здесь увидишь редко.
Лет пять назад летали на съезд кардиологов в Бостон. Первое, что бьёт по глазам – толстые люди, большинство ожиревших, даже дети. Упитанные, колышущиеся телеса, шей нет, головы с огромными щеками, точат прямо из покатых плеч. И жуют, постоянно жуют. Не самое приятное впечатление. Потом привыкли, не обращали внимание. В Германии принято за собой следить. Жрать любят, но не распускаются. Всё в пределах разумного, ну и экономность тоже играет определённую роль.
Завтра уберут зонд, смогу есть нормально. Сейчас вливаю в эту трубку пронумерованные бутылочки, по выданной мне инструкции. На завтрак номер один, обед номер два, ужин номер три и каждые два часа другие номера по предписанию. Никто не контролирует, твое здоровье, ты и следи. Разумно. Говорить толком не могу, зонд мешает, объясняюсь в основном жестами, иногда пишу что-нибудь на бумажке. Проблем нет. Здесь таких много. Реабилитация. Нас развлекают по мере сил, в основном волонтёры. Вот и сегодня повезут на экскурсию в сафари парк, недалеко от Амстердама. Не бывал, с удовольствием поглазеем, должно быть интересно, читал, животина там собрана весьма забавная.
Едут четыре почти реабилитированных старичка за девяносто, их ровесница - дама с сиреневыми волосами, путешествующая в кресле в сопровождении сиделки и я, ещё не реабилитированный пациент, с торчащей из носа, к носу же пришитой трубкой, но она мне не мешает, так что поедем. Заползаем, заезжаем в автобус и трогаемся. Весёлая компания. Ехать не очень долго, за окном пасторальные виды. Изумрудно-голубые холмы, ветряки, кукольные домики и гигантские коровы. Больше всего впечатляют коровы, огромны, гиганты. Так вот откуда метан в атмосфере, коровы-гиганты. Безоговорочно верю. Такие могут. Немцы галдят, обсуждают политику по-стариковски. Брюзжат. Ко мне не пристают, вошли в положение, я им не собеседник.
Дама вдарилась в воспоминание: «Германия была лучше, чище, духовней, люди были честнее, добрее, в Бога верили», закатывая глазки, вещает дама. «Вот в сорок четвёртом, мой муж, молодой, но уже оберфюрер, всегда помогал соседям». Я здорово напрягаюсь, вслушиваюсь. Оберфюрер это звание только в СС, старше армейского полковника, серьёзное звание. Что он делал в Фатерлянде, почему был не на фронте? «Помню, как-то принёс лакированные детские туфельки, три пары, так он их отдал соседям, жили они совсем плохо, отец на фронте, муж помогал им, то одежду, то туфельки, продукты приносил». Тараторит и тараторит дама. Хвастается добродетелью супруга. Старичьё согласно кивает – да, были хорошие люди, душевные. Наперебой обсуждают времена своей молодости, лучше, честнее, душевнее, в Бога верили и так далее и тому подобное. Обычный трёп пожилых людей.
Про себя думаю, где этот оберфюрер туфельки взял, да ещё и лакированные, в сорок четвёртом то году? «Когда мы поженились, нам разрешили поселиться в хорошей квартире. Клопов выгнали, и мы поселились. Неплохо жили, муж служил, я сына растила, потом дочь, всё хорошо было». - продолжает старуха. «Всё хорошо было и люди были лучше». Смотрит на меня назидательно: мол так было, а не то, что сейчас. Попутчики согласно кивают. «С клопами раньше нужно было вопросы решать, раньше, тогда бы и жили сейчас по-другому». - говорит один из них. Все кивают, дружно так кивают, горестно. До меня доходит: кто такие клопы, и откуда туфельки. Душит гнев. Пытаюсь сказать хоть что-то. Не получается. Выдираю зонд и сквозь кровавые сопли сиплю: «Вас сволочей сжечь в сорок пятом надо было. Всех. Ублюдки».
Выперли меня из реабилитации в тот же день. Поехал к себе в клинику. Утром стоял на ковре у управляющего клиникой - Ральфа. Спокойный, рассудительный парняга. Читает Arztbrief – сопроводительное врачебное письмо. Молчит, долго молчит. «Это инфекция, очень заразная. Они уже болели этим. Реконвалесценты. Думаю, рецидива не будет». Молчит. Поглаживает подбородок. «Несоответствия тебе много, не заслужил, но замечание запишу. На работу выйдешь через две недели. Иди лечись».
Так в моём личном деле появилось замечание.
Rund183
А выпить и пожрать немцы очень любят, каждую пятницу гаштеты, кафешки, рестораны ломятся от посетителей, причём, чем проще заведение, тем явственней любовь к выпивке и обильной жратве, один айсбан чего стоит. Я так и не смог дожрать полную порцию этого национального блюда. Огромная рулька с горой картофельного пюре и горой тушёной или квашенной капусты, плюс море пива и огромное количество doppelkorn (гнусная зерновая водка), как не пытался, не мог доесть, а немцы, ничего, справляются, причём довольно быстро, потом ещё чего-то едят и пьют, даже весьма пожилые индивидуумы. Такая вот особенность. Однако, выражено толстых не очень-то и видно. Да и продолжительность жизни у них весьма высокая, что удивительно.
В заведениях подороже уже другая кухня, более изысканная, но порции тоже огроменные. Как-то по приезду, зашли в ресторанчик пообедать, как принято заказали супчик, салатик, шницель. Обожрались уже на супчике и салате, шницель с собой официанты завернули, кстати, у них принято, что не доел, забирать с собой. Для нас тогда это было удивительно, но ничего, пообтесались, попривыкли и фраза «zu mitnehmen» (возьму с собой) всегда звучала перед уходом.
Немцы пунктуальны, дотошны, и отнюдь не молчаливы. Любая тема, любая задача разжёвывается долго, тщательно, досконально, то есть, говорят долго и обстоятельно. Хорошо это или плохо, не знаю, наверное, всё-таки хорошо, после разговора с ними понимаешь с чем имеешь дело и как, что делать, но иногда это здорово раздражает. Немцы странно бережливы, экономны, нет не скупы, а именно бережливы, любят денюшку. Могут устроить скандал из-за пфенига, сейчас цента, и могут тут же отвалить немалую сумму на благотворительность. Что ими движет так и не понимаю до сих пор. Неплохие ребята, весьма неплохие. Свои особенности, достоинства, недостатки, как и у любого народа.
Есть одна черта, которую скрывают всеми силами – ксенофобия. Глядя прямо, не очень-то её и заметишь, но она есть. Надо присмотреться, пообщаться. Акцент у меня оставался очень долго, но со временем стал почти незаметен, и немцы стали принимать за своего, природного немца, тем более что габитус у меня весьма подходящий. Много чего услышал и в нетрезвой среде, и в совершенно трезвой, можно даже сказать высокообразованной. Каются, каются, платят, платят за свой прошлый идиотизм, но всё равно прорывается иногда смердящий запашок. Кстати, из-за этого душка, вернее даже вони, получил я в личное дело замечание, что довольно неприятно.
На очередной диспансеризации обнаружили у меня в брюхе гадость и недолго думая прооперировали, нагрузили химией и отправили на реабилитацию в реаклиник.
Я уже почти нормально хожу, более-менее сижу, а вот лежать пока не очень, так что сплю полусидя. Неделя после операции. Прооперировали и через два дня, прямо из интенсива в клинику реабилитации. Это нормально, правильно. Поднимать пациентов нужно как можно раньше. Залежался – получи пневмонию, спайки, абсцессы и прочую гадость. Германия прагматичная страна, всё подчинено здравому смыслу. Пунктуальность, прагматичность, здравый смысл – основные принципы жизни в замечательной стране Германии. Причёсанная, с неплохим макияжем, со спортивной фигурой страна. Толстых, ожиревших людей здесь увидишь редко.
Лет пять назад летали на съезд кардиологов в Бостон. Первое, что бьёт по глазам – толстые люди, большинство ожиревших, даже дети. Упитанные, колышущиеся телеса, шей нет, головы с огромными щеками, точат прямо из покатых плеч. И жуют, постоянно жуют. Не самое приятное впечатление. Потом привыкли, не обращали внимание. В Германии принято за собой следить. Жрать любят, но не распускаются. Всё в пределах разумного, ну и экономность тоже играет определённую роль.
Завтра уберут зонд, смогу есть нормально. Сейчас вливаю в эту трубку пронумерованные бутылочки, по выданной мне инструкции. На завтрак номер один, обед номер два, ужин номер три и каждые два часа другие номера по предписанию. Никто не контролирует, твое здоровье, ты и следи. Разумно. Говорить толком не могу, зонд мешает, объясняюсь в основном жестами, иногда пишу что-нибудь на бумажке. Проблем нет. Здесь таких много. Реабилитация. Нас развлекают по мере сил, в основном волонтёры. Вот и сегодня повезут на экскурсию в сафари парк, недалеко от Амстердама. Не бывал, с удовольствием поглазеем, должно быть интересно, читал, животина там собрана весьма забавная.
Едут четыре почти реабилитированных старичка за девяносто, их ровесница - дама с сиреневыми волосами, путешествующая в кресле в сопровождении сиделки и я, ещё не реабилитированный пациент, с торчащей из носа, к носу же пришитой трубкой, но она мне не мешает, так что поедем. Заползаем, заезжаем в автобус и трогаемся. Весёлая компания. Ехать не очень долго, за окном пасторальные виды. Изумрудно-голубые холмы, ветряки, кукольные домики и гигантские коровы. Больше всего впечатляют коровы, огромны, гиганты. Так вот откуда метан в атмосфере, коровы-гиганты. Безоговорочно верю. Такие могут. Немцы галдят, обсуждают политику по-стариковски. Брюзжат. Ко мне не пристают, вошли в положение, я им не собеседник.
Дама вдарилась в воспоминание: «Германия была лучше, чище, духовней, люди были честнее, добрее, в Бога верили», закатывая глазки, вещает дама. «Вот в сорок четвёртом, мой муж, молодой, но уже оберфюрер, всегда помогал соседям». Я здорово напрягаюсь, вслушиваюсь. Оберфюрер это звание только в СС, старше армейского полковника, серьёзное звание. Что он делал в Фатерлянде, почему был не на фронте? «Помню, как-то принёс лакированные детские туфельки, три пары, так он их отдал соседям, жили они совсем плохо, отец на фронте, муж помогал им, то одежду, то туфельки, продукты приносил». Тараторит и тараторит дама. Хвастается добродетелью супруга. Старичьё согласно кивает – да, были хорошие люди, душевные. Наперебой обсуждают времена своей молодости, лучше, честнее, душевнее, в Бога верили и так далее и тому подобное. Обычный трёп пожилых людей.
Про себя думаю, где этот оберфюрер туфельки взял, да ещё и лакированные, в сорок четвёртом то году? «Когда мы поженились, нам разрешили поселиться в хорошей квартире. Клопов выгнали, и мы поселились. Неплохо жили, муж служил, я сына растила, потом дочь, всё хорошо было». - продолжает старуха. «Всё хорошо было и люди были лучше». Смотрит на меня назидательно: мол так было, а не то, что сейчас. Попутчики согласно кивают. «С клопами раньше нужно было вопросы решать, раньше, тогда бы и жили сейчас по-другому». - говорит один из них. Все кивают, дружно так кивают, горестно. До меня доходит: кто такие клопы, и откуда туфельки. Душит гнев. Пытаюсь сказать хоть что-то. Не получается. Выдираю зонд и сквозь кровавые сопли сиплю: «Вас сволочей сжечь в сорок пятом надо было. Всех. Ублюдки».
Выперли меня из реабилитации в тот же день. Поехал к себе в клинику. Утром стоял на ковре у управляющего клиникой - Ральфа. Спокойный, рассудительный парняга. Читает Arztbrief – сопроводительное врачебное письмо. Молчит, долго молчит. «Это инфекция, очень заразная. Они уже болели этим. Реконвалесценты. Думаю, рецидива не будет». Молчит. Поглаживает подбородок. «Несоответствия тебе много, не заслужил, но замечание запишу. На работу выйдешь через две недели. Иди лечись».
Так в моём личном деле появилось замечание.
Rund183
