В комнату к Ромке почти никто не входил. Страшно было. И не потому, что остальные проживающие интерната не хотели смотреть на изувеченное тело молодого парня, просто, всем хватало своей боли. Никто не хотел переживать еще и его - невыносимую.есть. Тихо у него было всегда, мрачно. Словно тоска струилась из приоткрытой двери полоска тусклого света и лишь иногда слышались всхлипы, ни то плачь, ни то – стоны или вздохи, похожие на тихий шепот. Страшно.
К Ромке никто не приезжал. Никто им не интересовался, не передавал гостинцев, словно в целом мире об этом молодом мужчине никто не помнил. Ни одной родной или близкой души.
Оживление начиналось лишь утром, когда нянечка меняла мокрое зловонное белье. Переворачивала Матрена Ромку быстро, не больно и без брезгливости, он это чувствовал, но никогда не смотрела на него. Вернее смотрела, но не видела, словно вскользь, не поднимая глаз. Подсовывала под самую спину плотную клеенку, стелила байковую мягкую пеленку вдвое, прокладывала между распухшими ногами марлю, уносила мокрый матрас в сушку.
Строгая Матрена всегда ворчала, гремела ведрами, то и дело задевала шваброй о ножки железной кровати, и долго потом мыла пропитанный мочой линолеум. От запаха хлорки резало глаза и щипало во рту, но это был единственный момент, когда Ромка был не один, когда он чувствовал прикосновения. Чувствовал, что он жив.
Иногда он заговаривал с Матреной но, та особо его не жаловала, некогда ей было отвлекаться. Поэтому разговора никогда не клеилось, но Ромке все равно удавалось получить какую-то информацию. Так, по крупицам он узнавал, что теперь у нас не секретарь политбюро, а президент Горбачев и, что идет перестройка, и все изменится. Вся жизнь теперь будет другая, и что эти, прости господи, перестройщики творят одному богу известно. О том, что зарплату не выдают пятый месяц и ей, Матрене, приходится дерьмо Ромкино выгребать задарма, но она его не бросит, потому, что такую дурочку они точно не найдут, а ей боженька зачтет и воздаст деточкам и внукам, которые живут теперь на какие-то талоны. Поэтому Матрена мыла, а Ромка слушал и пытался представить жизнь вне усадьбы. Было бы интересно увидеть все своими глазами, прогуляться по улицам города, вдохнуть свежий осенний морозный воздух. Получится ли когда-нибудь?
Раньше, когда Ромка был здоров, он даже не представлял, что можно лежать в одиночестве столько часов и думать обо всем на свете. Самое, главное, что мысли, отчего то, стали ясные-ясные, не путаются, не теряются. Вспоминается все на свете, что когда-то проходил в институте, и казалось, забыл. Вспоминаются, романы, которые читал когда-то, а теперь бы взять книгу в руки, да распухшие, исковерканные пальцы не держат. Приходят на ум схемы и чертежи, которые не удавались. Вот бы их сейчас переделать, пересмотреть, находились в уме даже ошибки и пути решения. Странно все-таки устроен наш мозг. Единственное, что удручало Ромку по-настоящему
– это то, что он был неподвижен. Его даже не пугало, так сильно, изменившееся тело. Он боялся умереть прикованным к постели.
Ромка лежал, обрастал шишками, его тело пузырилось, надувалось и под тяжестью необратимых процессов слабело. Жизнь ускользала от него, утекала каждый день, он это ясно чувствовал. Он знал. Не надеялся. Ждал.
Этим утром все пошло сразу не так. Еще из-за закрытых дверей Ромка услышал новый голос. Матрена так и не пришла, наверное, все же уволилась. Зато на пороге появилась новая особа.
– Привет! – просто сказала она, вошла и бесцеремонно стала пялиться на Ромку.¬– Боже мой, как же ты живешь с этим всем? Болит?
Ромка не успел ответить, а она уже стала трогать его за руку. Дотянулась до огромной шишки на лбу, провела по зудевшей пузырчатой голове, погладила по щеке.
–Ты не бойся, я Настя, новая медсестра. Учусь в Меде заочно, буду теперь у вас работать. Давай знакомиться. – Девушка не убирала рук от лица Ромки и смотрела ему прямо в глаза.
Если честно, он уже даже и не помнил, когда в последний раз кому-то так смотрел просто в глаза. Просто в лицо, без страха увидеть отвращение или жалость.
– Роман.
– Посмотрим, какой у нас выйдет Роман, ¬¬¬– засмеялась Настя и пошла дальше по комнатам знакомиться с проживающими.
А Ромка потерял покой. Надо же какая-то девчонка, а выбила его из равновесия, выдернула из спокойствия, которого он добивался месяцами.
С тех пор Настя появлялась в комнате Ромки регулярно и каждый раз неожиданно.
– Скучаешь? – заглядывала она к нему в комнату. – А хочешь, почитаю вслух? Пока у меня время есть? Только читать будем не художку, а то, что мне надо, ладно? И как, всегда не дождавшись ответа, тут же усаживалась рядом на кровать Ромки.
Открывала толстенный учебник по терапии. Ромка видел лишь обложку и фамилию Воробьева А.И. Сначала он не слушал, главное, что она была рядом, он чувствовал прикосновения, близость, от которой кружилась голова и, начинало подташнивать. Он вдыхал ее запах, старался его впитать, запомнить. Потом, со временем, он привык к Настиному присутствию, и даже мог отвлечься на обложку книги. Пытался понять, кто же такой этот доктор А.И., который написал весь этот труд по терапии, звучавший в Настиных устах как нечто запредельное. Колоссальный опыт практикующего врача в диагностики и принципах лечения. Описания препаратов и симптоматика не распространенных заболеваний поражали. Он восхищался Настей. Ее стремлению к учебе. Она ему очень нравилась.
Они подружились. Ромка узнал, что Настя из детского дома, что она скоро окончит институт и станет настоящим доктором, а Ромка уже сейчас чувствовал себя рядом с ней практически исцелившимся. Удивительным образом боль утихала, когда рядом находилась эта необыкновенная девушка.
Однажды, когда Настя обрабатывала его, обратила внимания, на непонятное синее пятно на коже. Оно расплывалось в пузырях радужной пленкой, имело странные ровные края и не напоминало синяк.
– Это у тебя что? ¬
– А ты не поняла? – ну, татуировка же! Была. ¬ – улыбнулся Ромка.– Теперь не понятно, но, на самом деле там лицо девушки. Видишь, как тело сопротивляется ненужному.
– Настоящая татуировка? А где ты ее набил?
– Я сидел, Настя. Ты же обо мне ничего не знаешь.
– А говорил, что учился в Политехническом.
– Учился, а потом сидел. Потом сбежал, снова сидел, и снова сбежал. Беглый я, девочка. Три раза сбегал из лагеря.
Настя смотрела на Ромку не улыбаясь. Пыталась понять шутит он, или все это правда?
Думаешь, просто так ко мне эта страшная болезнь прицепилась? Нет, девочка, я ее заслужил.
Рассказал Ромка о том, как попал по распределению в интересный азиатский город. Как работал, как хотел приехать после отработки главным инженером. Заработать квартиру самому, не зависеть от отца. О том, какие ребята были хорошие в его бригаде и как появились в их компании наркотики. Как прошел суд и как его посадили. Ни за что. Как смотрел на него отец, не простил, не понял, не поверил.
А потом было совсем страшное. Ромка рассказывал, как ему удалось сбежать. Как прятался, как боялся. И как потом нашли его и вернули в лагерь.
О том, как сам превратился в собаку осторожную, злую. Как снова сбежал и как снова его вернули.
Не мог я оставаться в этом лагере, понимаешь? Должен был рассказать отцу, что не виноват. Это просто случайность. Так получилось. Не успел я. Пока бегал отец умер. Так мы и не поговорили.
В последний раз, когда меня поймали и добавили еще срок, во мне что-то сломалось. Заболел я тогда сильно от перенапряжения, от страха животного. Все мое нутро противилось неправильности происходящему. Видишь, что со мной стало. Все во мне работает на смерть. Наоборот. Гормональный сбой. Даже мое тело со мной не хочет жить в мире. Самое смешное, что меня выпустили из тюрьмы. Мое тело все-таки сбежало. Только никому я такой не нужен. Отец умер, мама на письма не отвечает. Не хочет меня видеть. Не простила. А я так рвался на свободу все эти годы, что оказался в этой свободе прикованным к постели и теперь уже точно никогда не встану. Чего больше всего хотел, тем меня и наказали. Вот он ад. Я - чудовище. Меня боятся даже ненормальные. Видела, ко мне никто не заходит.
На следующий день, Настя уговорила старшую медсестру попробовать пересадить Ромку в коляску. Попробовать его вывести во двор, на воздух, погулять. Укутав его в одеяло, она возила коляску по двору, не обращая внимания на его стоны.
Потом прогулки вошли в привычку. Ромка повеселел, ожил и даже начал чувствовать ноги. Он вполне мог стоять у кровати, пока ему меняли постель. Это было такое счастье!
В Ромкин день рождения Настя пришла с тортом. Они болтали до полуночи, даже пели шепотом песни. Настя лежала рядом с Ромкой на кровати они жевали конфеты, пили лимонад через длинную трубочку от капельницы и были счастливы. Под утро Настя не заметила как уснула, а Ромка от восторга, от волнения не мог дышать. У него был день рождения настоящий, который он провел с прекрасной девушкой.
Утром, когда главная медсестра зашла в комнату, Настя еще спала. Она ни сказала не слова, посмотрела на Ромку и вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Больше Ромка не видел Настю. Она больше никогда не пришла. Уволили ее за аморальное поведение , профессиональную непригодность. Написали письмо в институт.
Ромка больше не вставал и вскоре умер. Тихо. Внезапно. В очередной раз сбежав в какую то свою свободу.
BabaNaka73
К Ромке никто не приезжал. Никто им не интересовался, не передавал гостинцев, словно в целом мире об этом молодом мужчине никто не помнил. Ни одной родной или близкой души.
Оживление начиналось лишь утром, когда нянечка меняла мокрое зловонное белье. Переворачивала Матрена Ромку быстро, не больно и без брезгливости, он это чувствовал, но никогда не смотрела на него. Вернее смотрела, но не видела, словно вскользь, не поднимая глаз. Подсовывала под самую спину плотную клеенку, стелила байковую мягкую пеленку вдвое, прокладывала между распухшими ногами марлю, уносила мокрый матрас в сушку.
Строгая Матрена всегда ворчала, гремела ведрами, то и дело задевала шваброй о ножки железной кровати, и долго потом мыла пропитанный мочой линолеум. От запаха хлорки резало глаза и щипало во рту, но это был единственный момент, когда Ромка был не один, когда он чувствовал прикосновения. Чувствовал, что он жив.
Иногда он заговаривал с Матреной но, та особо его не жаловала, некогда ей было отвлекаться. Поэтому разговора никогда не клеилось, но Ромке все равно удавалось получить какую-то информацию. Так, по крупицам он узнавал, что теперь у нас не секретарь политбюро, а президент Горбачев и, что идет перестройка, и все изменится. Вся жизнь теперь будет другая, и что эти, прости господи, перестройщики творят одному богу известно. О том, что зарплату не выдают пятый месяц и ей, Матрене, приходится дерьмо Ромкино выгребать задарма, но она его не бросит, потому, что такую дурочку они точно не найдут, а ей боженька зачтет и воздаст деточкам и внукам, которые живут теперь на какие-то талоны. Поэтому Матрена мыла, а Ромка слушал и пытался представить жизнь вне усадьбы. Было бы интересно увидеть все своими глазами, прогуляться по улицам города, вдохнуть свежий осенний морозный воздух. Получится ли когда-нибудь?
Раньше, когда Ромка был здоров, он даже не представлял, что можно лежать в одиночестве столько часов и думать обо всем на свете. Самое, главное, что мысли, отчего то, стали ясные-ясные, не путаются, не теряются. Вспоминается все на свете, что когда-то проходил в институте, и казалось, забыл. Вспоминаются, романы, которые читал когда-то, а теперь бы взять книгу в руки, да распухшие, исковерканные пальцы не держат. Приходят на ум схемы и чертежи, которые не удавались. Вот бы их сейчас переделать, пересмотреть, находились в уме даже ошибки и пути решения. Странно все-таки устроен наш мозг. Единственное, что удручало Ромку по-настоящему
– это то, что он был неподвижен. Его даже не пугало, так сильно, изменившееся тело. Он боялся умереть прикованным к постели.
Ромка лежал, обрастал шишками, его тело пузырилось, надувалось и под тяжестью необратимых процессов слабело. Жизнь ускользала от него, утекала каждый день, он это ясно чувствовал. Он знал. Не надеялся. Ждал.
Этим утром все пошло сразу не так. Еще из-за закрытых дверей Ромка услышал новый голос. Матрена так и не пришла, наверное, все же уволилась. Зато на пороге появилась новая особа.
– Привет! – просто сказала она, вошла и бесцеремонно стала пялиться на Ромку.¬– Боже мой, как же ты живешь с этим всем? Болит?
Ромка не успел ответить, а она уже стала трогать его за руку. Дотянулась до огромной шишки на лбу, провела по зудевшей пузырчатой голове, погладила по щеке.
–Ты не бойся, я Настя, новая медсестра. Учусь в Меде заочно, буду теперь у вас работать. Давай знакомиться. – Девушка не убирала рук от лица Ромки и смотрела ему прямо в глаза.
Если честно, он уже даже и не помнил, когда в последний раз кому-то так смотрел просто в глаза. Просто в лицо, без страха увидеть отвращение или жалость.
– Роман.
– Посмотрим, какой у нас выйдет Роман, ¬¬¬– засмеялась Настя и пошла дальше по комнатам знакомиться с проживающими.
А Ромка потерял покой. Надо же какая-то девчонка, а выбила его из равновесия, выдернула из спокойствия, которого он добивался месяцами.
С тех пор Настя появлялась в комнате Ромки регулярно и каждый раз неожиданно.
– Скучаешь? – заглядывала она к нему в комнату. – А хочешь, почитаю вслух? Пока у меня время есть? Только читать будем не художку, а то, что мне надо, ладно? И как, всегда не дождавшись ответа, тут же усаживалась рядом на кровать Ромки.
Открывала толстенный учебник по терапии. Ромка видел лишь обложку и фамилию Воробьева А.И. Сначала он не слушал, главное, что она была рядом, он чувствовал прикосновения, близость, от которой кружилась голова и, начинало подташнивать. Он вдыхал ее запах, старался его впитать, запомнить. Потом, со временем, он привык к Настиному присутствию, и даже мог отвлечься на обложку книги. Пытался понять, кто же такой этот доктор А.И., который написал весь этот труд по терапии, звучавший в Настиных устах как нечто запредельное. Колоссальный опыт практикующего врача в диагностики и принципах лечения. Описания препаратов и симптоматика не распространенных заболеваний поражали. Он восхищался Настей. Ее стремлению к учебе. Она ему очень нравилась.
Они подружились. Ромка узнал, что Настя из детского дома, что она скоро окончит институт и станет настоящим доктором, а Ромка уже сейчас чувствовал себя рядом с ней практически исцелившимся. Удивительным образом боль утихала, когда рядом находилась эта необыкновенная девушка.
Однажды, когда Настя обрабатывала его, обратила внимания, на непонятное синее пятно на коже. Оно расплывалось в пузырях радужной пленкой, имело странные ровные края и не напоминало синяк.
– Это у тебя что? ¬
– А ты не поняла? – ну, татуировка же! Была. ¬ – улыбнулся Ромка.– Теперь не понятно, но, на самом деле там лицо девушки. Видишь, как тело сопротивляется ненужному.
– Настоящая татуировка? А где ты ее набил?
– Я сидел, Настя. Ты же обо мне ничего не знаешь.
– А говорил, что учился в Политехническом.
– Учился, а потом сидел. Потом сбежал, снова сидел, и снова сбежал. Беглый я, девочка. Три раза сбегал из лагеря.
Настя смотрела на Ромку не улыбаясь. Пыталась понять шутит он, или все это правда?
Думаешь, просто так ко мне эта страшная болезнь прицепилась? Нет, девочка, я ее заслужил.
Рассказал Ромка о том, как попал по распределению в интересный азиатский город. Как работал, как хотел приехать после отработки главным инженером. Заработать квартиру самому, не зависеть от отца. О том, какие ребята были хорошие в его бригаде и как появились в их компании наркотики. Как прошел суд и как его посадили. Ни за что. Как смотрел на него отец, не простил, не понял, не поверил.
А потом было совсем страшное. Ромка рассказывал, как ему удалось сбежать. Как прятался, как боялся. И как потом нашли его и вернули в лагерь.
О том, как сам превратился в собаку осторожную, злую. Как снова сбежал и как снова его вернули.
Не мог я оставаться в этом лагере, понимаешь? Должен был рассказать отцу, что не виноват. Это просто случайность. Так получилось. Не успел я. Пока бегал отец умер. Так мы и не поговорили.
В последний раз, когда меня поймали и добавили еще срок, во мне что-то сломалось. Заболел я тогда сильно от перенапряжения, от страха животного. Все мое нутро противилось неправильности происходящему. Видишь, что со мной стало. Все во мне работает на смерть. Наоборот. Гормональный сбой. Даже мое тело со мной не хочет жить в мире. Самое смешное, что меня выпустили из тюрьмы. Мое тело все-таки сбежало. Только никому я такой не нужен. Отец умер, мама на письма не отвечает. Не хочет меня видеть. Не простила. А я так рвался на свободу все эти годы, что оказался в этой свободе прикованным к постели и теперь уже точно никогда не встану. Чего больше всего хотел, тем меня и наказали. Вот он ад. Я - чудовище. Меня боятся даже ненормальные. Видела, ко мне никто не заходит.
На следующий день, Настя уговорила старшую медсестру попробовать пересадить Ромку в коляску. Попробовать его вывести во двор, на воздух, погулять. Укутав его в одеяло, она возила коляску по двору, не обращая внимания на его стоны.
Потом прогулки вошли в привычку. Ромка повеселел, ожил и даже начал чувствовать ноги. Он вполне мог стоять у кровати, пока ему меняли постель. Это было такое счастье!
В Ромкин день рождения Настя пришла с тортом. Они болтали до полуночи, даже пели шепотом песни. Настя лежала рядом с Ромкой на кровати они жевали конфеты, пили лимонад через длинную трубочку от капельницы и были счастливы. Под утро Настя не заметила как уснула, а Ромка от восторга, от волнения не мог дышать. У него был день рождения настоящий, который он провел с прекрасной девушкой.
Утром, когда главная медсестра зашла в комнату, Настя еще спала. Она ни сказала не слова, посмотрела на Ромку и вышла, плотно закрыв за собой дверь.
Больше Ромка не видел Настю. Она больше никогда не пришла. Уволили ее за аморальное поведение , профессиональную непригодность. Написали письмо в институт.
Ромка больше не вставал и вскоре умер. Тихо. Внезапно. В очередной раз сбежав в какую то свою свободу.
BabaNaka73
