Дело было в общежитии №3. Был у меня товарищ, Иван, - обладатель роскошного чуба, да еще и прекрасно игравший на гитаре, особенно, популярный тогда «Ласковый Май». Кроме того он мог моментально сочинять стихи, которыми щедро одарял знакомых девушек.
Девушки, естественно, от Вани были без ума, особенно первокурсницы. И вот как-то в начале сентября, в самый разгар заселения первокурсниц, одна из наиболее бойких представительниц данного контингента, прознав о Ванькиных способностях, нагло потребовала от него стих. Не помню, что там между ними было, но – редкий случай – свой сонет для этой девицы (звали ее Света), он сочинять не хотел.
Как-то сидим на кухне, а тут Света заходит. Встала в дверях и, уперев руки в боки, заявила: «Ну и где воспевающее меня творение? Почему это я должна ждать? Что я, шалава какая-то?». Смотрю я, а Ванька вскипел и буквально через 30 секунд продекламировал (примерно цитирую по памяти):
Ты сидишь на своей кровати,
Улыбаясь холодным льдом,
Застегни же скорее платье,
Здесь тебе не публичный дом.
Здесь таких же, как ты, навалом,
А поэты – народ иной.
Светка, Светка, хоть ты не шалава,
Я люблю тебя и такой.
Бурные аплодисменты всех присутствующих – творчество Ивана ценили. Только вот Свете сонет что-то не понравился. Прищурив глаза, она сказала Ивану: «Ты. Об этом. Пожалеешь».
Наступившей ночью Света с подружкой прокралась в секцию, где жил Иван, намалевала остатками половой краски на двери слова «Здесь живет поэт-хандон».
Утром следующего дня комендант общежития, гориллоподобное существо по прозвищу Маркел, с изумлением прочитал на двери, кто он такой. Насчет второго он и не спорил, а вот то, что его назвали поэтом, Маркелу не понравилось крайне.
Как вы уже, наверное, догадались, первокурсницы еще плохо знали расположение комнат общежития.
vansergeich
Девушки, естественно, от Вани были без ума, особенно первокурсницы. И вот как-то в начале сентября, в самый разгар заселения первокурсниц, одна из наиболее бойких представительниц данного контингента, прознав о Ванькиных способностях, нагло потребовала от него стих. Не помню, что там между ними было, но – редкий случай – свой сонет для этой девицы (звали ее Света), он сочинять не хотел.
Как-то сидим на кухне, а тут Света заходит. Встала в дверях и, уперев руки в боки, заявила: «Ну и где воспевающее меня творение? Почему это я должна ждать? Что я, шалава какая-то?». Смотрю я, а Ванька вскипел и буквально через 30 секунд продекламировал (примерно цитирую по памяти):
Ты сидишь на своей кровати,
Улыбаясь холодным льдом,
Застегни же скорее платье,
Здесь тебе не публичный дом.
Здесь таких же, как ты, навалом,
А поэты – народ иной.
Светка, Светка, хоть ты не шалава,
Я люблю тебя и такой.
Бурные аплодисменты всех присутствующих – творчество Ивана ценили. Только вот Свете сонет что-то не понравился. Прищурив глаза, она сказала Ивану: «Ты. Об этом. Пожалеешь».
Наступившей ночью Света с подружкой прокралась в секцию, где жил Иван, намалевала остатками половой краски на двери слова «Здесь живет поэт-хандон».
Утром следующего дня комендант общежития, гориллоподобное существо по прозвищу Маркел, с изумлением прочитал на двери, кто он такой. Насчет второго он и не спорил, а вот то, что его назвали поэтом, Маркелу не понравилось крайне.
Как вы уже, наверное, догадались, первокурсницы еще плохо знали расположение комнат общежития.
vansergeich
