Леха Болтиков, рядовой автороты, был крепко сбитым, налитым как ядреный гриб - боровик, парнем. На тугих щеках гулял румянец, карие глазки маслянисто поблескивали. Ростом, правда, Леха не удался - штык карабина, находившийся у солдата обычно на уровне пуговицы кармана гимнастерки, торчал у него на уровне ушей. Да и нос картошкой явно не относился к украшающим его лицо частям.
Но по части женской в роте он числился в «страдальцах», ибо бьющие через край гормоны толкали Леху на самые невероятные подвиги. Он возвращался из увольнений и «самоволок» еле волоча ноги.
Леха любил и страдал - он страстно любил женщин и страдал от их недостатка. Беда его была в том, что он, как все маленькие мужчины, любил очень крупных женщин - а вот они его, надо сказать, не очень жаловали.
На Лехину беду командир автороты, старший лейтенант Шаров, привез из родной сибирской деревни жену Машу - женщину выдающихся женских достоинств. В смысле габаритов. Мясо-молочной породы!
Красавица Маша как будто сошла с плакатов про счастливую колхозную жизнь. Она с радостной белозубой улыбкой несла по гарнизону свой выдающийся бюст, плавно покачивая мощными бедрами мимо обалдевших военных, провожавших ее плотоядными взорами и давившихся слюной. Ее пристроили работать на склад КЭЧ, после чего посещаемость невзрачного сарайчика с банками краски возросла в несколько раз.
Однажды Маша, в легкомысленном ситцевом сарафанчике, облеплявшем все ее достоинства, проплывала белой лебедушкой мимо солдат автороты, стоявших с оружием перед построением на развод караула.
Остолбеневший Леха покрылся красными пятнами и замер, разинув рот - рядом с ним, обдавая теплым ароматом духов, проходил предмет его дерзновенных мечтаний и сладких утренних эротических сновидений. Этого он просто не мог вынести.
Из вдруг ослабевших рук вывалился карабин и, лязгнув штыком, задребезжал по асфальту. Солдаты дружно заржали, а Маша, обернувшись, насмешливо улыбнулась.
Раздосадованный Леха поднял карабин, и неожиданно, со всей дури, ткнул штыком в колесо стоявшей рядом пожарной машины. Штык пробил шину насквозь, воздух со свистом вышел, и «пожарка», накренилась набок, погнув штык. Леху тут же сняли с караула, обматерили, и с ходу определили на трое суток на полковую «губу» за порчу казенного имущества. Штык, правда, потом разогнули. Так он пострадал за любовь в первый раз.
Прошел месяц. Авторота находилась в карауле. Лехин пост был на складе химслужбы, который расположился у подножия сопки, совсем рядом с офицерскими домами, но немного выше их. Стемнело. В домах начал зажигаться свет, и Леха вдруг увидел в одном ближайшем окне с незакрытыми занавесками переодевающуюся Машу. Мелькающие пышные женские прелести буквально потрясли бедного солдата, мощный гормональный поток тестостерона ударил по мозгам. Леха взвыл, и, смаху перескочив проволочное заграждение, рванул с поста к офицерскому дому. Прислонив карабин к стене, он вскарабкался к открытой форточке кухни и попытался влезть в нее. Но зацепился ремнем с подсумками и завис, наполовину находясь в кухне, в то время как нижняя половина отчаянно болтала сапогами снаружи. Впоследствии злые языки из автороты утверждали, что Леха зацепился в форточке вовсе не ремнем, а одной из возбужденных частей тела.
Зашедшая на шум в кухне Маша, увидев в оконной форточке красную от натуги Лехину голову с выпученными глазами, на секунду опешила, а потом пронзительно завизжала. Прибежавшим соседям предстала живописная картина из свисающего из форточки бойца и визжащей в ультразвуковом диапазоне на весь городок полуодетой Маши. Общими усилиями соседей Леху выпихнули обратно, филейной частью прямо в объятия подбежавших караульных, которые и утащили его на гауптвахту.
Рыдающую Машу соседи едва отпоили валерьянкой. Ротный был на выезде, а то бы Лехе несдобровать. Крутой был мужик ротный, да и кулак имел приличный.
Утром вся авторота была собрана на плацу перед штабом. Привели с «губы» Леху, поставили перед строем. Комполка зычным голосом произнес получасовую, проникновенную речь, несколько малоинформативную и в печатном варианте состоявшую бы из одних предлогов и многоточий. Поскольку состояла из простонародных описаний мужских и женских гениталий, циничных способов их применения по отношению к Лехе, и сложных речевых конструкций на базе слова «мать». Кроме того, красочному описанию подверглось и Лехино генеалогическое древо.
Суть речи вкратце сводилась к тому, что рядовой Болтиков (далее следовала его подробная служебно-политическая характеристика в сочных народных выражениях) возжелал супругу своего командира, что привело к оставлению вверенного ему поста, подрыву боеготовности части и войск противовоздушной обороны СССР в целом. А посему подобным типам место не в доблестном 441-м полку, а на гарнизонной гауптвахте и лучше до конца службы безвылазно.
По шеренгам автороты пронесся вздох - на гарнизонной «губе» в Красных казармах в то время свирепствовал мичман по кличке Джага, именем которого пугали детей во всех военных городках. Его боялись даже офицеры, а на «губе» царил полный беспредел и тихий ужас.
Старшина роты с двумя солдатами затолкали понурого Леху в грузовик и повезли на Угловую. После гауптвахты Леху перевели в стройбат - от греха подальше. Так он пострадал за любовь во второй раз.
Через полгода я встретил Леху в госпитале, где он в дерматологическом отделении залечивал сугубо специфическую болезнь, полученную при тесном общении стройбатовцев с разбитными доярками подшефного колхоза. Тяга к крупным женщинам мясо-молочной породы опять его подвела. Такая вот интересная была у Лехи любовь.
Но по части женской в роте он числился в «страдальцах», ибо бьющие через край гормоны толкали Леху на самые невероятные подвиги. Он возвращался из увольнений и «самоволок» еле волоча ноги.
Леха любил и страдал - он страстно любил женщин и страдал от их недостатка. Беда его была в том, что он, как все маленькие мужчины, любил очень крупных женщин - а вот они его, надо сказать, не очень жаловали.
На Лехину беду командир автороты, старший лейтенант Шаров, привез из родной сибирской деревни жену Машу - женщину выдающихся женских достоинств. В смысле габаритов. Мясо-молочной породы!
Красавица Маша как будто сошла с плакатов про счастливую колхозную жизнь. Она с радостной белозубой улыбкой несла по гарнизону свой выдающийся бюст, плавно покачивая мощными бедрами мимо обалдевших военных, провожавших ее плотоядными взорами и давившихся слюной. Ее пристроили работать на склад КЭЧ, после чего посещаемость невзрачного сарайчика с банками краски возросла в несколько раз.
Однажды Маша, в легкомысленном ситцевом сарафанчике, облеплявшем все ее достоинства, проплывала белой лебедушкой мимо солдат автороты, стоявших с оружием перед построением на развод караула.
Остолбеневший Леха покрылся красными пятнами и замер, разинув рот - рядом с ним, обдавая теплым ароматом духов, проходил предмет его дерзновенных мечтаний и сладких утренних эротических сновидений. Этого он просто не мог вынести.
Из вдруг ослабевших рук вывалился карабин и, лязгнув штыком, задребезжал по асфальту. Солдаты дружно заржали, а Маша, обернувшись, насмешливо улыбнулась.
Раздосадованный Леха поднял карабин, и неожиданно, со всей дури, ткнул штыком в колесо стоявшей рядом пожарной машины. Штык пробил шину насквозь, воздух со свистом вышел, и «пожарка», накренилась набок, погнув штык. Леху тут же сняли с караула, обматерили, и с ходу определили на трое суток на полковую «губу» за порчу казенного имущества. Штык, правда, потом разогнули. Так он пострадал за любовь в первый раз.
Прошел месяц. Авторота находилась в карауле. Лехин пост был на складе химслужбы, который расположился у подножия сопки, совсем рядом с офицерскими домами, но немного выше их. Стемнело. В домах начал зажигаться свет, и Леха вдруг увидел в одном ближайшем окне с незакрытыми занавесками переодевающуюся Машу. Мелькающие пышные женские прелести буквально потрясли бедного солдата, мощный гормональный поток тестостерона ударил по мозгам. Леха взвыл, и, смаху перескочив проволочное заграждение, рванул с поста к офицерскому дому. Прислонив карабин к стене, он вскарабкался к открытой форточке кухни и попытался влезть в нее. Но зацепился ремнем с подсумками и завис, наполовину находясь в кухне, в то время как нижняя половина отчаянно болтала сапогами снаружи. Впоследствии злые языки из автороты утверждали, что Леха зацепился в форточке вовсе не ремнем, а одной из возбужденных частей тела.
Зашедшая на шум в кухне Маша, увидев в оконной форточке красную от натуги Лехину голову с выпученными глазами, на секунду опешила, а потом пронзительно завизжала. Прибежавшим соседям предстала живописная картина из свисающего из форточки бойца и визжащей в ультразвуковом диапазоне на весь городок полуодетой Маши. Общими усилиями соседей Леху выпихнули обратно, филейной частью прямо в объятия подбежавших караульных, которые и утащили его на гауптвахту.
Рыдающую Машу соседи едва отпоили валерьянкой. Ротный был на выезде, а то бы Лехе несдобровать. Крутой был мужик ротный, да и кулак имел приличный.
Утром вся авторота была собрана на плацу перед штабом. Привели с «губы» Леху, поставили перед строем. Комполка зычным голосом произнес получасовую, проникновенную речь, несколько малоинформативную и в печатном варианте состоявшую бы из одних предлогов и многоточий. Поскольку состояла из простонародных описаний мужских и женских гениталий, циничных способов их применения по отношению к Лехе, и сложных речевых конструкций на базе слова «мать». Кроме того, красочному описанию подверглось и Лехино генеалогическое древо.
Суть речи вкратце сводилась к тому, что рядовой Болтиков (далее следовала его подробная служебно-политическая характеристика в сочных народных выражениях) возжелал супругу своего командира, что привело к оставлению вверенного ему поста, подрыву боеготовности части и войск противовоздушной обороны СССР в целом. А посему подобным типам место не в доблестном 441-м полку, а на гарнизонной гауптвахте и лучше до конца службы безвылазно.
По шеренгам автороты пронесся вздох - на гарнизонной «губе» в Красных казармах в то время свирепствовал мичман по кличке Джага, именем которого пугали детей во всех военных городках. Его боялись даже офицеры, а на «губе» царил полный беспредел и тихий ужас.
Старшина роты с двумя солдатами затолкали понурого Леху в грузовик и повезли на Угловую. После гауптвахты Леху перевели в стройбат - от греха подальше. Так он пострадал за любовь во второй раз.
Через полгода я встретил Леху в госпитале, где он в дерматологическом отделении залечивал сугубо специфическую болезнь, полученную при тесном общении стройбатовцев с разбитными доярками подшефного колхоза. Тяга к крупным женщинам мясо-молочной породы опять его подвела. Такая вот интересная была у Лехи любовь.
