Однажды один провинциал в начале тридцатых приехал в Москву. И, чтобы приобщиться к высокой культуре, отправился на балет, как ему еще дома посоветовали.
До этого он не бывал в театpaX и не имел ни малейшего представления, что он там увидит. Оделся он поопрятнее и отправился пораньше, чтобы посмотреть красоты убранства Большого театра.
Но вот погасла знаменитая люстра, и начался спектакль. На сцене появились танцоры. Красиво, конечно, народные массы с флагами по сцене забегали, вроде как революцию норовят сделать, но... проходит пять минут, затем десять, потом пятнадцать. Наш зритель немножко заскучал.
Через полчаса начал ерзать и с тоской посматривать на огромную люстру над головой - когда она, зараза, наконец, зажжется?
В буфет захотелось просто нестерпимо. Он еще немножко помаялся, а потом обратился к соседу - красивому старику с бородой и в пенсне на носу: "Послушай, дядя, а что они все пляшут, да пляшут? Уж спели бы что-нибудь".
Сосед слегка, но необидно улыбнулся и охотно объяснил: "Понимаете, молодой человек, это такой вид искусства - историю рассказывают только с помощью танца. Здесь не поют".
И в этот самый момент из оркестровой ямы поднялась певица в кумачовой хламиде и яростно и громко запела "Марсельезу" - это был экспериментальный синтетический спектакль "Пламя Парижа" Бориса Асафьева.
Провинциал торжествующе обернулся к слегка сконфуженному соседу:
"Что, дядя, тоже первый раз в театре?"
А этот сосед-то был ни кто иной, как сам Владимир Иванович Немирович-Данченко...
До этого он не бывал в театpaX и не имел ни малейшего представления, что он там увидит. Оделся он поопрятнее и отправился пораньше, чтобы посмотреть красоты убранства Большого театра.
Но вот погасла знаменитая люстра, и начался спектакль. На сцене появились танцоры. Красиво, конечно, народные массы с флагами по сцене забегали, вроде как революцию норовят сделать, но... проходит пять минут, затем десять, потом пятнадцать. Наш зритель немножко заскучал.
Через полчаса начал ерзать и с тоской посматривать на огромную люстру над головой - когда она, зараза, наконец, зажжется?
В буфет захотелось просто нестерпимо. Он еще немножко помаялся, а потом обратился к соседу - красивому старику с бородой и в пенсне на носу: "Послушай, дядя, а что они все пляшут, да пляшут? Уж спели бы что-нибудь".
Сосед слегка, но необидно улыбнулся и охотно объяснил: "Понимаете, молодой человек, это такой вид искусства - историю рассказывают только с помощью танца. Здесь не поют".
И в этот самый момент из оркестровой ямы поднялась певица в кумачовой хламиде и яростно и громко запела "Марсельезу" - это был экспериментальный синтетический спектакль "Пламя Парижа" Бориса Асафьева.
Провинциал торжествующе обернулся к слегка сконфуженному соседу:
"Что, дядя, тоже первый раз в театре?"
А этот сосед-то был ни кто иной, как сам Владимир Иванович Немирович-Данченко...
