Голод преследовал нас постоянно. Бывали дни, когда единственным блюдом на целый день для нашей семьи становился суп из нескольких диких грибов. Чтобы пережить это время, мы решили поехать в дом моей бабушки по материнской линии – там мы надеялись найти какую-то еду.
Обычно мама все поездки планировала заранее. Ведь перед отъездом столько всего нужно сделать: взять билеты, сообщить о своем прибытии родным, отпросить детей из школы. Но нормальная жизнь закончилась, а детей нужно было чем-то кормить уже завтра. Поэтому решение об отъезде было принято внезапно, ночью, в момент полного отчаяния.
Мой отец сказал, что присоединится к нам позже: родители делали вид, что ему нужно работать, но я знал, что на самом деле они снова решили разойтись. Лишний рот у бабушки никто не ждет, да и гордому отцу будет нелегко становиться просителем у тещи в час нужды.
Утром в день нашего отъезда мама выставила собранные чемоданы за порог: по одному для каждого из нас. Отец наблюдал за этим, заложив руки за спину. На его лице застыло печальное выражение. До последнего момента я был спокоен, но стоило нам попрощаться, как на меня нахлынул страх: «Но … но что, если мы никогда не вернемся сюда? — спросил я у своей матери. — Что, если мы умрем на пути туда?» Я не знаю, что заставило меня сказать такую ужасную вещь.
Возможно, это было отсутствие тофу и вареных яиц, которые каждая семья должна съедать перед отъездом в путешествие. (Катающиеся яйца предвещают скорую дорогу, а идеально квадратный тофу означает, что все будет идти по плану). У нас не было ни тофу, ни яиц, поэтому я занервничал и выпалил слова о смерти, не подумав.
Моя мама разозлилась. «Ты с ума сошел? Почему ты говоришь такие вещи?» Я посмотрел на нее, ошеломленный. Но в этом путешествии действительно буквально все было неправильно! Обычно вы надеваете свою лучшую одежду и набиваете живот теплой едой. Мы не сделали ни того, ни другого.
Мы уже продали нашу нарядную одежду: я остался в темном пальто, темных брюках, и грязной, многажды стираной, рубашке. Честно говоря, мы выглядели, как бродяги.
На вокзале, огромная толпа ждала очередного поезда. Моей матери удалось получить для нас билеты на следующий за ним: она могла быть жесткой, когда хотела. Присесть было негде, так что мы стояли, прижавшись к сидящим людям.
Кажется те слова, которые я произнес, выходя из дома, стали проклятием для нашего путешествия. Как только поезд тронулся, в переполненном вагоне прямо мне на ногу упал чей-то огромный чемодан. «Оу», — закричал я. Мне показалось, что я сломал ногу. Мама едва смогла протиснуться ко мне, ругая по пути владельца сумки. Всю дорогу я выл и плакал, а пассажиры смотрели на меня пустыми глазами.
Поездка, которая обычно занимала час или два, в этот раз длилась 6 часов. Наконец, мы прибыли на станцию Hokseung. Ветер пронесся по железнодорожной платформе, и я тут же замерз. Раньше, приезжая к бабушке, мы пересаживались на другой, местный поезд, который мог бы подвезти нас поближе к ее дому. Но на платформе, где его обычно ждали пассажиры, никого не было. Старик сказал нам, что поезд туда больше не ходит. Моя мама тревожно посмотрела на него: «Но нам ведь нужно добраться до Undok». «Тогда Вам лучше пойти пешком», — ответил он.
Дом нашей бабушки находился в паре часов ходьбы от станции. По лицу матери пробежала тень, но она взяла наши чемоданы и вышла со станции. За ней последовали моя сестра Бонг Сук, и я, прихрамывая на ушибленной ноге.
«Мама, я хочу есть», — заныл я. За станцией начиналась улица частных домов, в которых размещались небольшие ресторанчики. В одном продавали суп с кимчи, в другом — кукурузу и хлеб.
Мы остановились в одном из них и купили суп с кимчи и парой кусочков картофеля. Суп был очень вкусным: на поверхности плавали комочки желтого жира.
Пара минут – и еды как небывало. Зато мы почувствовали в себе силы идти дальше. Мы прибыли в дом нашей бабушки около полуночи. На самом деле это был не один дом, а два: в большом жили мои дядя и тетя, а во втором — поменьше — бабушка. Мы надеялись, что у них было достаточно еды, чтобы накормить нас.
Мы постучали в дверь большого дома, и дядя и тетя пустили нас. Измученные, мы упали на наши постели. На следующее утро бабушка встретила нас с любовью и беспокойством. Ей было немного за 80, и она была худой и хрупкой, — совсем не такой, какой я ее запомнил.
Мать рассказывала бабушке о путешествии: о медленном поезде, на котором мы добрались до станции, и переполненном вагоне, о том, что местные поезда больше не ходят, и ресторанной еде, которая придала нам сил, чтобы добраться до дома.
Лицо бабушки вытянулось. «В какой ресторан ты зашла?» — спросила она.
«Второй от станции», — ответила мама. — «А что не так?»
У бабушки на лице застыла смесь страха и отвращения. Бонг Сук и я посмотрели друг на друга. Неужели мы съели что-то не то?
Моя мать и бабушка скрылись в другой комнате, и я слышал, как они шепчутся о чем-то.
«Бонг Сук, в чем дело?» — спросил я.
«Я не знаю», — ответила она. — «Пошли играть с кузенами».
Я был счастлив, но странная реакция бабушки по-прежнему беспокоила меня. Стараясь не думать об этом, я побежал искать своих кузенов.
Пару дней спустя один из них все-таки проговорился. Уже несколько месяцев по поселку ходили слухи об одном из ресторанов около железнодорожной станции.
Говорят, что владельцы этого заведения похищали бездомных и одиноких путешественников, убивали их, разделывали, отделяя мясо от костей и использовали, для приготовления супа.
«Какой ресторан?» — быстро спросил я.
«Некоторые говорят, четвертый от перекрестка», — сказала кузина, внимательно наблюдая за моей реакцией. — «Некоторые говорят…второй».
Я почувствовал, как мой желудок сделать сальто.
«Кузен», — спросила она, — «а какой формы были жировые пузырьки?»
Мой язык словно прилип к небу. А вдруг я действительно ел человечину? Если это так, получается, теперь я — каннибал. Хуже всего, что суп, я помнил это отчетливо, был просто восхитительно вкусным.
«Так какой формы?» — повторила она.
«Почему это имеет значение?»
Она посмотрела на меня, как на безнадежного: «Когда варишь мясо, жир всплывает на поверхность».
«Да-да», — сказал я. — «Я знаю это».
«Они были круглые или треугольные?»
«Странный вопрос».
Она нахмурилась нетерпеливо. «Жир из свинины, говядины или курицы образует круг», — сказала она таким тоном, как будто повторяет общеизвестные вещи, например закон гравитации. — «Жир от человека …»
«Треугольник»?
«Да», — сказала она. — «Треугольник».
Я ломал себе голову, пытаясь вспомнить, как выглядели жировые капли в том супе. Я мог вспомнить несколько частичек кукурузной лапши, плававших в том супе. Я мог вспомнить маленькие кусочки овощей и фрагменты желтоватого жира на поверхности. Но как бы сильно я не старался, как бы не зажмуривал глаза, я не мог вспомнить их форму.
Когда я увидел Бонг Сук, мы тихонько обсудили тот самый суп.
«Ты уверена, что не было никаких треугольников?» — спросил я.
«Нет», — сказала она. — «Не было.»
Но правда в том, что мы не могли вспомнить. Были дни, когда я говорил себе: кто знает, была ли вообще история про круги и треугольники правдивой? Но народные байки, слухи и суеверия – вот все, что было у северокорейцев тогда. Ведь никакой власти, никакого авторитета, у которого можно было бы узнать, действительно ли ты ел человека или нет, не было.
* * *
Отрывок из мемуаров Джозефа Кима «Под одним небом».
Два десятилетия назад — с 1995 по 1999 годы — в Северной Корее бушевал страшный голод, эвфемистично названный в самой стране «Трудным походом». Сотни тысяч корейцев стали жертвами этого голода, миллионы каждый день шли на всё, чтобы накормить хотя бы своих детей.
Джозеф Ким был совсем ещё ребёнком в те страшные годы. В 16 он бежал из КНДР в Китай, а затем в США. Здесь, в Штатах, он написал книгу о том, как ему удалось выжить во время Великого Голода, о том, как он потерял своих родителей и как до сих пор надеется их найти.
