Это очень старая и прочная любовь, взаимная, я собак понимаю хорошо, а они меня — просто отлично. Мы легко прощаем друг другу шлепки, случайные укусы, морду в песке, перекусанных пополам ящериц, бессонницу. И таким собачником я был — сколько себя помню, не боялся их с детства, трепал за морду самых свирепых псов на цепи, клянчил у родителей собаку лет с семи — короче, природная особенность. И за всю мою жизнь была только одна собака, поселившая страх в моем сердце собакопоклонника... .
Год 1982, Карелия, стройотряд в Лахденпохье, строим дома. ( Сразу же принесу извинения жильцам этих домов, если что не так, строили физматовцы, в университете технику возведения срубов не учили... ) Добирались мы туда долго, на автобусе, езда по приграничной зоне — дело хлопотное, останавливали нас там часто, на отряд было выдано разрешение для заезда в зону, одно на всех. Пограничники были люди серьезные, неулыбчивые — в тот год несколько нарушителей убежали в Финляндию, не до шуток им было.
Карельское лето на свежем воздухе, физическая работа, длинный световой день, близость Ладоги — это было очень неплохо, смею вас уверить. Одно но: купаться там было холодно, Ладога была холодна даже для закаленных балтийским морем рижан. Спасением были маленькие лесные озера, одно из которых было недалеко от городка. Хорошо было прибежать туда после работы и, скинув робы, нырнуть в ласковую прохладную воду...
Как-то довольно поздно вечером, в легких сумерках, мы решили поплавать. Поплавали. И тут с берега, команда, жестко и коротко: к берегу. Повернули и поплыли к берегу. Подплываем, наряд пограничников, с Калашниковами, как полагается. Выходим уже под их конвоем к одежде, нам велят предъявить разрешение на нахождение в приграничной зоне. Оно есть, у командира стройотряда, в пару километров отсюда, дяденьки-пограничники хмуро велят вести их к командиру, бумагу показать. А пока вы, студенты, под арестом, топайте вперед, и без глупостей. Да уж, ситуация, солдаты, автоматы, нарушение приграничного режима...
Однако самым страшным было не это. С ними была собака, овчарка, все это время не сводившая с нас глаз, низким горловым ворчанием встречающая любое наше мало-мальски быстрое движение при одевании. Большие белые клыки и натянутый поводок, безжалостный внимательный взгляд, готовность к действию — автоматы бы им не понадобились... она была оружием, взведенным курком собачьего спецназовца. Так я впервые ощутил страх собаки, первый раз в моей жизни, надеюсь, в последний.
Дошли до бумаги, старший по патрулю сделал нашему командиру внушение за нарушение приграничных правил, нас отпустил, все свободны. Собака мигом расслабилась, охранное рвение покинуло ее, глаза из внимательных стали равнодушными, она зевнула и полностью потеряла к нам интерес. Солдат потрепал ее за холку, она завалилась на бок, отдыхая. Солдаты напились воды, попоили собаку и они отбыли на дальнейшее патрулирование.
Овчарку ту я вспоминаю часто, попрекая своих собак отсутствием должного служебного рвения, валяетесь тут, ленивые твари, пока ваши родственники охраняют границы, находят раненых под руинами землетрясения, штурмуют логово бин Ладина, работают поводырями слепых и предсказывают приступы эпилепсии, а вы? А что мы, отвечают собаки на упреки, у нас тоже вот служба, нелегкая, тебя вот любить, 24/365, знаешь как нелегко — тебя любить... А любить — тоже охранная деятельность в своем роде... служим мохнатыми пограничниками твоей души! Ну, коли так — вольно, валяйтесь дальше...
