Когда в город приходило жаркое лето, жители по возможности скрывались от него на пляже. Никаких Турций, Кипров тогда не знали, но в Сочи, как утверждалось, хоть раз побывал каждый.
Вот и мы хоть раз побывал в Сочи, – прошлым летом. Теперь, по логике, нам светил лишь городской пляж.
В июле уже в девять жарко, а к обеду сандалии прилипают к залитым гудроном трещинам в асфальте, как ириска к зубам. Давит под тридцать.
И тут, ничто не сравнится, когда охуеешь на солнышке и, подскакивая на раскаленном песке, пропетляешь меж подстилок с телами, и нырнешь с бережка в прохладную зеленую воду!
О-о, это верх блаженства! А наплескавшись до дрожи и соплей, зарыться в горячий песок вперемешку с окурками, огуречными жопками и просеивать его в надежде найти монетку.
Повзрослев, я изрядно бывал на морях, но такого блаженства уже не испытал, да. Даже в салонах тайского массажа для взрослых...
Горячее солнце в лицо разбудило меня. Еще не открыв глаз, я всполошился – опаздываем на пляж! Вскочил, бужу деда.
– Дед, вставай. Уже семь! Опаздываем на пляж.
– Шо? А? Пляж… – прохрипел он и отвернулся к стенке. – Пять минут. Хр-р.
Довольный его сговорчивостью, (это не ма, которой надо побрить подмышки, что-то мигом простирнуть, сварить суп, и т.п.) я стал обстоятельно собираться: надувной матрас, круг, маска. Умылся, почистил зубы, заправил кровать, сходил в туалет, оделся, налил в термос чаю, нарезал в дорогу бутербродов, еще раз все проверил. Уф!
– Дед. Пять минут восьмого. Вставай.
– Ой, ё! Поспать не даст.
Старик приехал вчера, чтобы увезти меня на каникулы в деревню.
Накануне я вернулся из пионерлагеря, где из водных аттракционов питьевые фонтанчики и бассейн, на голубые дорожки которого некто выпустил, э-э… крупную колонию кишечных палочек, скажем так.
Сдается, это был сторож – здоровущий мужичина и сущий Держиморда – ненавистник ребятни. Потому что никакой пионер и даже комсомолец, такую огромную какасратицу не выделил бы без «кесарева».
Теперь вредитель мог быть спокоен – поводов для веселья у детворы не осталось – кругом сухой лес, внутри режим, до реки километров пятьдесят. Думается, лагерь не мудрствуя запилили из зоны, а в комплекте шел вохровец сторож.
– Собирайся, дед. – говорю старику. – Ты обещал на пляж.
– Да помню я. – сердится он.
Вчера, они с отцом прилично выпили деревенского самогону за встречу. Поутру родители на работу, а дед теперь должен держать слово. А ему страх не хочется.
Он вздохнул: – Куда я без плавок? – и красноречиво растянул черные трусарди, пошитые бабкой с прицелом хранить корнеплоды, когда лоск с белья сойдёт. Мешок батата влезет.
Но, от меня так не отвертишься.
– Ты чё, там половина в трусах. – поддержал деда и соврал для убедительности. – Даже тёти.
– А без трусов тёть нет?– ехидно спросил он.
– Есть. Только очень маленькие.
Старик аж выпустил подол труханов двойного назначения, ахнул: – Шо, карлицы?!
Не знаю, откуда у него, взросшего средь крупного рогатого скота, и статных могутных доярок, интерес к сверхкомпактным женщинам, но в округлившихся его глазах вспыхнул просто бля огонь!
Я рассмеялся: – Да нет, – девчонки маленькие.
– Тьфу, бль!
– Ладно. – говорит он тут же. – Дай хоть умыться, позавтракать. У меня язва, без каши ни шагу – помру в муках…
Освеженный душем, выбритый, старик не спеша сварил овсянку…мне! О язве позабыл, и поджарил яичницу и выудил из трехлитровки соленый огурец. Налил рюмку.
Эти красноречивые приготовления сильно настораживали.
– Не пей. – попросил я. – Тебя стукнет солнечный удар. Как папку.
Прошлым летом, папа с приятелем, изрядно выпили перед пляжем, а уже на солнцепеке их разбил паралич. Очнулись от запаха подрумянивающегося мяса и, кинулись в воду, – там зашипело.
– Олени. Кто ж перед солнечными ваннами пьет. – назидательно сказал дедушка. – Вот тебе и алкогольно-тепловой по рожкам... – выпил и налил вторую, позабыв куда мы идем. С интересом развернул газету.
– Эй, а на пляж? Ты ж обеща-а-а-л. – заныл я.
– Хошь фокус? – подмигнул он, отложив газету с программой телепередач на развороте, и сделал пассы перед моим носом. – Тох тибидох, чтоб я сдох, но по телику сейчас мультики. Беги, глянь!
Когда, раздосадованный сагой о пляжном трипе Бонифация, я ворвался в кухню, последователь наглых ниггеров, обломавших льву каникулы, сидел уже с бутылкой пива.
Кажется, старик водил меня за нос и собирался тупо наклюкаться под крышей…
– Ну, идем, дед?
Бульк: – А-а… – блажено простонал тот в ответ, отнимая от губ запотевшую бутылку. – Кудой-та? Ик!
– На пляж.
– Хлеб кончился. – бульк. – А-а. Подле воды аппетит зверский. – бульк. – А-а. Беги за хлебом.
Когда я вернулся с кирпичом белого, старикашка, растекшись на стуле что дохлый осьминог, посапывал накрывшись газеткой. Терпение мое лопнуло с брызгами.
– На пля-я-яж! – заорал я, потому что на улице видал душераздирающее, – счастливчики вовсю переставляли сланцы в направлении большой воды. Детишки несли на себе надутые круги, волочили ласты, папаши тащили авоськи со снедью, мамаши шли налегке, вывернув руки тыльной стороной, чтоб загар начал прилипать еще на пути к курортной зоне.
Старикан так и подпрыгнул: – А! Что?! Уф-ф. Слушай, может ты один сбегаешь, окунешься?
– С ума сошел? Я ж маленький, мне десять. Тебя папка убьет.
Но, старик был еще тот иезуит.
– А мамка убьет,– говорит, – ежели я тебя с одними бутербродами на пляж приведу. Надо хучь картошки сварить, колбаски поджарить.
Это аспид был прав – без круглой в мундире, сальца, да колбаски, да огурцов, да яичек, на пляж лучше не соваться – опасно для психического здоровья. Кругом аппетитно жрут и жрут, жрут и жрут!
А ведь оно как – искупнешься раз-другой, и просыпается просто какой-то беспощадный мезозойский жор. Начинаешь хавать безобразно, как тиранозавр – пальцы б не откусить.
Старик с неохотно и ленцой принялся греметь кастрюлями, мыть картошку и учтиво резать колбасу, точно та живая. И вот, кода картофель уже доходил, а с ним и моё ангельское терпение, и отступать старику было некуда, он вдруг сказал.
– Обожди. А ты плавать-то умеешь, Хтияндра?
– Конечно!
– А может ты слабак, и утонешь?
– Никакой не слабак.
– А давай проверим? Ну, чтоб водолазов не дергать, и на могилку не таскаться…– доходчиво объяснил дед.
– Как?
– Если сдюжишь двадцать минут, вытянув руки, значит не слабак.
– Пф, да запросто.
Я вытянул руки в стороны и параллельно полу, коварный старик засек время и откупорил еще пиво.
Спустя десять минут, я махал руками, как гусь полный фуагры крылами – и ни с места. Руки неумолимо тянет вниз, – я вздымаю, – они падают.
– Ладно, сойдет – похихикивал старик. – А как у тебя с дыхалкой? Матрас накачаешь за пять минут?
И я накачал, и едва не лишился чувств от натуги – детские легкие хуевая замену насосу. В глазах поплыли круги.
– Ну, еще пятьдесят приседаний, и я за тебя спокоен…
– Полежи, полежи… – ласково приговаривал дедушка, укладывая меня обессиленного на койку. – Передохни. Ишь как взмок. Притомился?
– При-притомился, деда. – еле лопочу, и конечности дрожат и пресс сводит.
– Глянь, обед уже! – спохватился тот. – А давай борща на дорожку?
– Давай... – а сам чую, – не до супа, – от охуенных перегрузок схожу по-большому прям на койке.
В общем, после такой запредельной физкультуры и горячего хлебова, меня развезло и потянуло в сон.
– Ну что, на пляж? – бодро спросил старикан, ушатав ребенка.
– Попозже…
Проснулся я от раскатов грома. Когда с утра жара и марево, то после трех всегда прилетают грозовые облака полные влаги, что почки и мочевой пузырь пивом, вечером пятницы. Разразился ливень.
– Вот чертова погода. – кудахтал старик. – Ну ты подумай! – только соберешься на пляж, и на тебе...
И косится, аспид. Я помалкиваю.
– Ну ничего, в деревне накупаешься вдоволь, только сперва подтянем твою выносливость. Пустошь вскопаем, пеньки выкорчуем, и купайся на здоровье… Спасибо, дедушка...
stunent97
