"Я не люблю себя, когда я трушу"...
За этот свой страх я не люблю себя до сих пор.
Конец лихих девяностых был уже более-менее спокойным. На весь поселок осталась пара-тройка живых наркоманов, способных активно вредить окружающим; остальные - кто сторчался, кого посадили.
Я, шеснадцатилетний, спокойно копался в движке своего "Ижа", третьего "Юпитера". Кажется, зажигание выставлял. Или нет... Ну, не важно. Важно то, что за нашим домом поселок, по факту, и заканчивался - дальше по нашей улице были лишь пара поросших подлеском фундаментов давно снесенных бараков, да, совсем уж на отшибе, частный дом - пятистенок. Полдома стояли заколочены, во второй половине жил бирюком мужик лет под полтинник, по имени Валентин. Мы, пацанва, его знали и уважали - сколько он перечинил нам лодочных моторов и двускоростных мопедов - не сосчитать. Днём он ездил в райцентр на работу, а вечерами сидел на своей веранде, возвращая к жизни давно списанные железки.
Ковыряюсь в зажигании...
По улице вышагивает троица. Торчки. Последние, блядь, из могикан. Грязные, в драных кожанках, худые как скелеты, на лицах живы лишь глаза. Сельский наркоман, которому недолго осталось - зрелище плачевное. Топают и между собой о чем-то переругиваются. Пошли искать, чем поживиться...
Я посмотрел им вслед, сплюнул - и вернулся к своим занятиям. Брать в той стороне давно уже нечего, если только у дяди Вали, а тот любого из этих выродков щелбаном прибьёт. То, что он дома, я знал - только что проезжал мимо и видел его.
С полчаса, наверное, прошло, прежде чем раздались крики соседей.
- Пожар! У Вальки горит!
Подрываюсь и со всех ног несусь туда, даже не закрыв гараж. А у дома уже занимается кровля, пулеметными очередями трещит шифер.
- Дядя Валя! - нет его. Не видно среди зевак.
- Он дома? - спрашивает кто-то из соседей.
- Был сегодня! - я забегаю на участок и, прыгая через грядки, по большому кругу бегу к крыльцу. Вали нигде не видно. Блядь, в доме, что ли?
От пылающей крыши жар идёт такой, что даже мне, шагах в тридцати, приходится прикрываться от огня. Словно в топку заглянул. Крыльцо пока не тронуто, входная дверь закрыта, но замка на ней нет. Черт, черт, черт!!!
Давай, давай, надо. Надо забежать на крыльцо, открыть дверь и посмотреть внутрь. Надо, блядь, надо, кому сказал! Давай, ссыкло!
- Уходи оттуда, пока газовый баллон не рванул! - орут мне. Баллон у дяди Вали в доме стоит, в нарушение всех правил. Их ящика на улице у него баллоны уже воровали.
- ...иди!!! - ору в ответ. Не до тебя, млять, командир выискался! Ну, шаг. Ещё шаг. Во, получается. Главное, со страха не обгадиться. Надо все быстро, старый бревенчатый дом полыхает как спичка, пламя разгорается на глазах. Блядь, там человек умирает, а ты сопли жуешь! Ты сможешь. Сможешь, трус! Надо! Ну!!!
Не смог. Через несколько минут лопнуло от жара оконное стекло и из проема окна выбросило длинный язык пламени, когда в тлеющее брюхо дома ворвался воздух с улицы. Баллон, кстати, так и не взорвался. К тому времени, как примчалась пожарная команда из города, дом уже был просто пылающим скелетом, в котором нечего было спасать.
Дядю Валю нашли под утро, вернее, то, что от него осталось в огне. Череп был проломлен. Постарались мальчики - наркоманчики. Их, разумеется, прихватили, осудили, где-то на нарах они и сгинули...
А я до сих пор иногда думаю: а вдруг дядю Валю можно было спасти? Вдруг они его не наглухо?
А я зассал...
Misantroppy
