В конце восьмидесятых наш район держал Паша Крюгер. Обаятельный парень со шрамом на полщеки. Это было время бандитов по призванию, а не по профессии, как уже совсем скоро в девяностые. Да и назвать Пашу бандитом язык не поворачивался. Скорее, прокаченный хулиган. По шкале между Аль Капоне и Волком из "Ну, погоди!" он помещался ближе к Волку. Правда, Паша сидел (чего не скажешь о Волке). Когда я появился во дворах учиться плохому, он все еще сидел. А его ребята по старой памяти держали район. С ребятами Крюгера никто не связывался.
На воле Пашу Крюгера ждала его девушка. Строго говоря, это была не девушка, а звездец. Не звезда, сияющая и путеводная, каких в природе встречается немало, а именно звездец, звездец всему мужскому роду. На афродитовой фабрике в нее зачем-то напихали столько женственности не по ГОСТу, что немощные старики отбрасывали костыли и лезли в клумбы за цветами. Взглядом она умела прикуривать сигареты. Юнцы сгорали в радиусе ста метров, как мотыльки. Катя. Не одна челюсть была вывихнута во время полночных бормотаний ее имени.
Иногда Катя появлялась в наших дворах вместе с крюгеровскими. На нее приезжали посмотреть из соседних конкурирующих районов на мотоциклах, рискуя уехать обратно пешком на троллейбусе. Хотя соседям прощалось. При мне ни одного мотоцикла не пострадало. Это было водяное перемирие, как в "Маугли".
Надо отдать Кате должное: она не злоупотребляла своей суперсилой. Как Человек-паук много лет спустя, она рано поняла, что большая сила — большая ответственность. Катя даже одевалась почти как монахиня: я не припомню ее в юбке. Когда другие наяды ходили в мини по шею даже зимой, она перебивалась с джинсов на свитерки. Однако, это не спасало. Возможно, так было даже хуже. Ну, пришла бы она один раз в мини, получили бы мы все по инфаркту в свои шестнадцать, зашили бы разрывы сапожной иголкой и жили бы спокойно дальше. Джинсы и свитерки заставляли работать воображение, что в шестнадцать вещь довольно опасная.
Никто из нас не решался подойти к Кате хотя бы на расстояние разговора. Конечно, мы все боялись Крюгера, но, по большому гамбургскому счету, дело было в другом. Катя — это тяжелые веса. Как женщина она была для нас неподъемна. Мы трезво оценивали свои силы и не спешили надорвать пупок.
Пока во дворах не появился тот парнишка, десантник, не помню имени. Он только что вернулся из армии. Метра три ростом, рассказывали, что чувак просто выходил из самолета без парашюта, настолько он был гигант. В тельняшке, в татуировках, с гитарой (как будто первых двух не хватило бы), десантник затмил даже Микки Рурка, блиставшего в то время с афиш. Перед парнем развернулась полная колода из первых красавиц на десять кварталов окрест. Но десантник задумал совершить свой самый смелый и отчаянный прыжок в карьере — на Катю. Летающий шкаф не знал, что в мире еще не придумано такого парашюта, который смог бы спасти его в этом полете.
Десантник бился, как рыба об лед, гонялся за ветром в поле, тушил огонь соломой, толок воду в ступе, одним словом, проверил на себе истинность дюжины русских пословиц. Детина сбивал пальцы в кровь на своей гитаре, раздавал другим девушкам не принятые цветы и конфеты, захламлял ее почтовый ящик в подъезде любовными письмами. Катя его очень жалела. Я лично видел, как однажды, когда он буквально приполз к ней пьяный во дворе, Катя ласково журила его:
— Ну что же ты так втрескался-то в меня, придурок?
А он смотрел щенячьими глазами собаки Баскервилей и по-животному принюхивался к ней.
— Как я могу тебе помочь, — спрашивала Катя, — хочешь, по голове поглажу?
И здоровенный амбал, пятьдесят прыжков с парашютом без парашюта, послушно клал ей голову на плаху коленей, а она гладила его волосы, безо всякого подтекста, абсолютно по-матерински.
А потом откинулся Крюгер.
Во дворах его ждали. Ждали с особым нехорошим чувством, ведь все знали, что до Крюгера дошли слухи о Кате и десантнике.
В тот день, когда ждали Крюгера, я видел десантника. Он разговаривал со старшими ребятами. Десантник сказал:
— Пойду скажу ему, что ничего не было. Это же я приставал. Пусть убивает меня, а не ее.
Ребята пытались его отговорить. Каждый понимал, что любой разговор на подобную тему с Крюгером означал форменное самоубийство. Ведь исход противостояния трехметрового десантника с тщедушным и щуплым Крюгером был предсказуем: у десантника не было ни шанса.
Крюгер появился под вечер. Мы обступили его, особенно мелкота, и пожимали ему руку, и хлопали по плечу в желании дотронуться до чего-то запретного и взрослого. Нам казалось, что «крутизна» Крюгера способна передаваться воздушно-капельным путем, и жались под его татуированные крылья. Внезапно все расступились. К Крюгеру подошел десантник.
— Ничего не было, — сказал десантник.
— Я знаю, — ответил Крюгер.
Десантник выдохнул так, что качнулась ближайшая береза. И десантник, и старшие ребята, и мы, мелкота, стоявшие рядом, и еще добрый десяток статистов, расположившихся подальше (от греха), воочию увидели: он знает. Не верит, не надеется, не догадывается, не чает, не уповает, не рассчитывает, не анализирует — он знает.
Крюгера с Катей расстреляли в одной машине в девяностые. Вряд ли они могли расстаться как-то иначе. Развод и прочие дешевые финалы были не для них.
А я с тех пор всего пару раз встречал пары, в которых оба — знают. Пары, рядом с которыми все эти наши «любовь», «страсть», «нежность», «избранник», «судьба» — просто нечленораздельное человеческое карканье.
Автор-ОлегБатлук
На воле Пашу Крюгера ждала его девушка. Строго говоря, это была не девушка, а звездец. Не звезда, сияющая и путеводная, каких в природе встречается немало, а именно звездец, звездец всему мужскому роду. На афродитовой фабрике в нее зачем-то напихали столько женственности не по ГОСТу, что немощные старики отбрасывали костыли и лезли в клумбы за цветами. Взглядом она умела прикуривать сигареты. Юнцы сгорали в радиусе ста метров, как мотыльки. Катя. Не одна челюсть была вывихнута во время полночных бормотаний ее имени.
Иногда Катя появлялась в наших дворах вместе с крюгеровскими. На нее приезжали посмотреть из соседних конкурирующих районов на мотоциклах, рискуя уехать обратно пешком на троллейбусе. Хотя соседям прощалось. При мне ни одного мотоцикла не пострадало. Это было водяное перемирие, как в "Маугли".
Надо отдать Кате должное: она не злоупотребляла своей суперсилой. Как Человек-паук много лет спустя, она рано поняла, что большая сила — большая ответственность. Катя даже одевалась почти как монахиня: я не припомню ее в юбке. Когда другие наяды ходили в мини по шею даже зимой, она перебивалась с джинсов на свитерки. Однако, это не спасало. Возможно, так было даже хуже. Ну, пришла бы она один раз в мини, получили бы мы все по инфаркту в свои шестнадцать, зашили бы разрывы сапожной иголкой и жили бы спокойно дальше. Джинсы и свитерки заставляли работать воображение, что в шестнадцать вещь довольно опасная.
Никто из нас не решался подойти к Кате хотя бы на расстояние разговора. Конечно, мы все боялись Крюгера, но, по большому гамбургскому счету, дело было в другом. Катя — это тяжелые веса. Как женщина она была для нас неподъемна. Мы трезво оценивали свои силы и не спешили надорвать пупок.
Пока во дворах не появился тот парнишка, десантник, не помню имени. Он только что вернулся из армии. Метра три ростом, рассказывали, что чувак просто выходил из самолета без парашюта, настолько он был гигант. В тельняшке, в татуировках, с гитарой (как будто первых двух не хватило бы), десантник затмил даже Микки Рурка, блиставшего в то время с афиш. Перед парнем развернулась полная колода из первых красавиц на десять кварталов окрест. Но десантник задумал совершить свой самый смелый и отчаянный прыжок в карьере — на Катю. Летающий шкаф не знал, что в мире еще не придумано такого парашюта, который смог бы спасти его в этом полете.
Десантник бился, как рыба об лед, гонялся за ветром в поле, тушил огонь соломой, толок воду в ступе, одним словом, проверил на себе истинность дюжины русских пословиц. Детина сбивал пальцы в кровь на своей гитаре, раздавал другим девушкам не принятые цветы и конфеты, захламлял ее почтовый ящик в подъезде любовными письмами. Катя его очень жалела. Я лично видел, как однажды, когда он буквально приполз к ней пьяный во дворе, Катя ласково журила его:
— Ну что же ты так втрескался-то в меня, придурок?
А он смотрел щенячьими глазами собаки Баскервилей и по-животному принюхивался к ней.
— Как я могу тебе помочь, — спрашивала Катя, — хочешь, по голове поглажу?
И здоровенный амбал, пятьдесят прыжков с парашютом без парашюта, послушно клал ей голову на плаху коленей, а она гладила его волосы, безо всякого подтекста, абсолютно по-матерински.
А потом откинулся Крюгер.
Во дворах его ждали. Ждали с особым нехорошим чувством, ведь все знали, что до Крюгера дошли слухи о Кате и десантнике.
В тот день, когда ждали Крюгера, я видел десантника. Он разговаривал со старшими ребятами. Десантник сказал:
— Пойду скажу ему, что ничего не было. Это же я приставал. Пусть убивает меня, а не ее.
Ребята пытались его отговорить. Каждый понимал, что любой разговор на подобную тему с Крюгером означал форменное самоубийство. Ведь исход противостояния трехметрового десантника с тщедушным и щуплым Крюгером был предсказуем: у десантника не было ни шанса.
Крюгер появился под вечер. Мы обступили его, особенно мелкота, и пожимали ему руку, и хлопали по плечу в желании дотронуться до чего-то запретного и взрослого. Нам казалось, что «крутизна» Крюгера способна передаваться воздушно-капельным путем, и жались под его татуированные крылья. Внезапно все расступились. К Крюгеру подошел десантник.
— Ничего не было, — сказал десантник.
— Я знаю, — ответил Крюгер.
Десантник выдохнул так, что качнулась ближайшая береза. И десантник, и старшие ребята, и мы, мелкота, стоявшие рядом, и еще добрый десяток статистов, расположившихся подальше (от греха), воочию увидели: он знает. Не верит, не надеется, не догадывается, не чает, не уповает, не рассчитывает, не анализирует — он знает.
Крюгера с Катей расстреляли в одной машине в девяностые. Вряд ли они могли расстаться как-то иначе. Развод и прочие дешевые финалы были не для них.
А я с тех пор всего пару раз встречал пары, в которых оба — знают. Пары, рядом с которыми все эти наши «любовь», «страсть», «нежность», «избранник», «судьба» — просто нечленораздельное человеческое карканье.
Автор-ОлегБатлук
